– Тяжелая у тебя башка, Пауль, – ухмыльнулся он, когда я сел, потирая пальцами отчаянно ноющие виски. – Шибко умная, видать. Вона сколько книжек напихал, изо рта лезут. Как зарядили вы вчера с Адамом, так хер вас заткнешь, пока сами не отвалились.

Я обвел мутным взором пространств вокруг холодного кострища. Герр Райсснер почивал неподалеку, благорочинно увалясь ликом в миску каши. Старый Йос уже прохаживался вокруг нас и разминал затекшие за ночь суставы немудреной зарядкой. Ни Конрада, ни Курта я не заметил, видать, ушли еще вчера. Лагерь тихо гудит, начинает просыпаться, кузнечики трещат, птички свистят, как будто не было войны. Оптимистический покой яркого радостного утра.

А башка трещит, как будто в ней всю ночь асгорские идуны с земными чертями знакомились. Ну так оно, в сущности, и было…

– Начали втирать друг другу че-та про звезды, а ты себя в грудь стучишь и орешь про то, что там тоже люди живут, – продолжал Кабан, но уже тише. – Да какие там люди… ну ты сам хоть что помнишь?

Когда смысл его слов наконец с опозданием дошел до моего воющего от абстинентного синдрома мозга, меня прошиб холодный пот, и все остатки хмеля как-то разом испарились. Ох ты, ну надо же, а?! Ну я и придурок! Так… с пьянством надо осторожнее. Раз я еще жив и Кабан глумится, то вчера моя миссия не была провалена окончательно. Ну хорошо хоть на асгорском болтать не начал с перепою.

– Не помню, конечно. Я когда пьяный, такой дурак, – попытался сказать я как можно беспечнее. – И много я еще чего плел?

Эрих осклабился и понимающе покивал.

– Да много… вы еще болтали про разное всякое. Кстати, что такое… ар-ви-ел? И какого хрена ты вчера так нашего кайзера Карла назвал?

У меня потемнело в глазах. Допился-таки.

– Черт его знает. Какой-то королевский титул… кажись, по-литовски или откуда-то еще с севера, – неуклюже отоврался я, запуская пятерню в волосы.

Стоп. А где волосы?!

Вместо пропотевших до мерзости за четыре дня в подшлемнике патл ладонь встретила гладкую лысину с корочкой запекшейся крови на маленьком порезе за ухом. О как… ну и новости… Профессионально побрито, гладенько, не придерешься, хотя вчера я был в таком состоянии, что мог запросто оттяпать себе уши и всю голову впридачу. Нет, уши вроде на месте.

– Ни хера себе…

Кабан звучно заржал, отчего Йос прервал свои упражнения и обернулся, а парочка дотоле мирно похрапывающих тел зашевелилась, машинально нащупывая что-то по земле и одновременно пытаясь продрать глаза.

– Да тебя вчера самолично Вассер побрил, а мы помогали! – прокряхтел Кабан сквозь хохот. – Сказал, что раз уж ты теперь ландскнехт, то нечего ходить пугалом позорным! Гы-гы-гы! Ты что, брат, и этого не помнишь?!

Ну все, приехали.

– Эрих, скажи честно, а я вчера никого не трахнул?..

Вот так началась моя карьера ландскнехта.

Наблюдателям предписывается по возможности обзаводиться семьей – я и обзавелся. Моими братьями теперь были покатывающиеся со смеху Йос и Эрих, гогочущие полупротрезвевшие солдаты по ту сторону кострища и Адам, который все еще дрых, моим крестным – гауптман Бемельберг, мирно храпящий в своей палатке, моим отцом – доблестный Георг фон Фрундсберг, матерью – армия. Все эти тысячи похмельных ландскнехтских рож стали моей семьей.

Мы хохотали под гостеприимным щедрым солнышком священной Римской Империи, вспоминая урывками подробности вчерашней беспощадной попойки и перемывая кости когда-то непобедимым швейцарцам, а впереди нас ждала Сезия и Генуя и еще много чего.

Из отчета наблюдателя первой категории Э.А.

«…наполнение художественных образов данного периода представляется возможным обозначить, как несомненный рост интереса „человека к человеческому“. Если ранее религиозная составляющая живописных полотен, миниатюрной книжной иллюстрации, мелкой пластики, скульптуры и пр. заставляла авторов преследовать цели отображения надмирного существования посредством сознательного или бессознательного удаления реалистических моментов творчества, то современные требования и модные тенденции однозначно заставляют художника обращать внимание на реальность в первую очередь, не взирая на сюжет.

Древние образцы античного искусства подвергаются самому тщательному ознакомлению и переосмыслению, так что новые шедевры далеко оставляют древние оригиналы позади в смысле реалистичности отображения реальности.

Знакомство с исходными образцами, давшими жизнь современной тенденции в искусстве, относящимися к XIV столетию по местной хронологической шкале, заставляет констатировать движение интереса художника от „реальности вообще“, первым провозвестником коей было открытие художественной перспективы в начале XIV в., к человеку и человеческому телу, как главной точке приложения творческого усилия творца.

Ранее, самое реалистичное отображение человеческого тела в художественном полотне, оставлялось на едином уровне с окружающем пейзажем, т. е., реалистичность природы и реалистичность человека ставилась на единый уровень. Современная тенденция имеет противоположенную направленность: человек, его тело, его лицо, его эмоции – вот главный акцент культурного отражения реальности.

Обычным приемом концентрации внимания на человеке является затемнение фона. При полной реалистичности и даже дотошности передачи деталей, фоновый натюрморт остается в глубокой тени, а фигура и, зачастую, лицо главного героя высветляется, становясь центром полотна.

Скульптурное исполнение человеческого начала в общем соответствует живописному…»

Из дневника Пауля Гульди.

27 июля 1522 г.

«Я принял решение вести дневник. Никогда прежде мне не приходилось заниматься ничем подобным, но пример моего товарища и спутника Адама Райсснера, аккуратно заполняющего свою книжечку каждый вечер, натолкнул меня на мысль, что упражнение сие далеко не бесполезно. Помимо прямых выгод для моего дела, систематические записи отлично дисциплинируют разум и не позволяют ему заснуть в однообразной рутине военных дней.

Хотя, как таковая, кампания завершена, и расположение имперских войск осталось далеко позади, но мы все еще на службе, да и война, как нетрудно догадаться, далеко еще не окончена. Так что, насчет „рутины военных дней“ я вовсе не преувеличил.

Мои записи легко могут попасть в чужие руки. К сожалению, быт наш полон беспокойных происшествий и совсем не безопасен. Праздный дворянин мог бы назвать такую жизнь „приключением“, но мы выполняем боевое задание, а я, как вы понимаете, несу здесь не только императорскую службу. Поэтому, я не склонен относится к этому походу как к „авентрюре“.

На тот случай, если тетрадь, что находится сейчас в моих руках, пропадет, я веду записи посредством несложного шифра. Шифр и в самом деле примитивный, вероятный недоброжелатель или случайный человек, что может подобрать записки, без особого труда его расколет. Но за сохранение своего инкогнито я совершенно спокоен и при подобном развитии событий. Ведь чтобы прочесть дешифровку нужно быть не просто опытным криптологом. Надо ли говорить, что записи я веду на родном языке, который здесь никто не прочтёт в ближайшие лет семьсот.