С малолетства «заборские» и «южане» враждовали между собой, будучи конкурентами в борьбе за власть в нашем городке. А старая ненависть – как и любовь – не ржавеет. Волчата Хеопса и Сильвера выросли, заматерели, стали респектабельными дельцами, но не позабыли взаимной злобы. Она отравляла им кровь. И когда владелец оружейного салона «Сильвер» отправил Бориса Красноперова к праотцам, он подкинул труп на стройку Пирамиды Хеопса, чтобы у бывшего «южанина» Кости Москалева появилась хоть маленькая, но проблема…

Простившись со мной, Кондор и актрисуля удаляются, нежно обнимаясь и воркуя. А я смотрю вслед, и мой рот растянут в блаженную улыбку идиота. Не знаю, долго ли эти двое будут вместе, но чужое счастье отчего-то волнует и радует меня. И собственные проблемы уносятся в неведомую даль, которая заслонена высотками, словно расческой с выломанными зубцами.

К вечеру невесть откуда собираются тучи, а ночью – как насмешливый привет от актрисули – на землю обрушивается ливень.

В дождь, говорят, хорошо спать, а я лежу с открытыми глазами, гляжу в темноту и прислушиваюсь к стуку капель за окном. Сна – ни в одном глазу. Наконец, не выдержав, нашариваю сланцы, бреду на кухню, где принимаюсь размышлять о самых разнообразных вещах, – но мысли почему-то постоянно возвращаются к несчастному калеке, точно он меня приворожил.

Меня и тянет заглянуть в мозги этого мерзавца, и жутковато становится. Похоже, его головенка – сырой заброшенный колодец, забитый нечистотами. Только в такой выгребной яме могла родиться подобная извращенная месть. Мужик явно умом тронулся. Въедливый Ф. М. Достоевский с удовольствием поколупался бы в его психике, а я не хочу, противно.

Кстати, когда я сообщил Николаше Прокудникову о смерти его дочери Снежаны, причем, возможно, от руки его же сына Михи, он принял известие более чем равнодушно. Разве что не зевнул.

Выходит, калека своего не добился, не заставил врага страдать? Столько трудов, а результат – пшик. Дырка от бублика. А может, для него это было не столь уж и важно? Главное, он потешил свои нездоровые мозги и развлекся.

И вот еще о чем подумалось. Москалев пожелал убить Катю Завьялову. Три убийства (а, возможно, и больше – кто знает, сколько женщин готов был угробить Москалев, чтобы списать смерть Кати на маньяка?) произошли бы без свидетелей и остались нераскрытыми. Но вмешался инвалид, желавший поквитаться с Прокудниковым, и решительно спутал карты. Из-за него третье убийство произошло в квартире Сержа, и план Москалева был блистательно сорван и похоронен.

Две мести пересеклись – и одна помешала другой.

Жизнь – борьба человеческих воль, поэтому она так прихотлива, сложна и непредсказуема…

Возвращаюсь в комнату и, лежа рядом с Анной, барахтаюсь на границе реальности и сна.

Почему-то думаю об отце Снежаны. Парень наверняка ведать не ведает, что девчонка не его дочь. Впрочем, он так любил свою Снежаночку, так – по своему – старался устроить ее жизнь, что вряд ли его горе уменьшится от осознания того, что она не его ребенок…

* * *

Дождь лил всю ночь; сегодня с утра небо ослепительно ясное и чистое. Гостиная Сержа светится от заоконного солнца.

Побагровев от натуги, Серж застегивает «молнию» на своем разбухшем от вещей чемодане. Наконец, «молния», вжикнув, туго охватывает боковину чемодана. И актер «Гамлета и других», облегченно выдохнув, говорит:

– Пойми, Зин, мне необходимо уехать. У меня проблемы. Серьезные.

– Это из-за Снежанки, да?

– Неважно.

Разговаривая с Зинкой, Серж еле сдерживает себя. Он с удовольствием послал бы эту прилипчивую девку куда подальше, но нельзя. Она еще может пригодиться.

– Сержик, миленький, ну, пожалуйста, возьми меня с собой! Рабой твоей буду! Возьми! Я ведь не в жены напрашиваюсь. Только хотя бы один разочек погляди на меня снисходительно, как на кошку, мне и этого хватит. Пускай у тебя другие девчонки будут, слова не скажу!

– Ну че ты лепишь, глупышка. Куда я тебя возьму, если сам не знаю, где поселюсь? Пойми, я еду в другой город, в котором не был никогда. А бабла у меня ни шиша, вон – у тебя одолжил. Нет времени квартиру продать, вот что обидно. Потому и прошу: живи здесь. А я буду названивать, спрашивать, как дела. Видишь, Зинуля, проблем выше крыши, а тут еще ты со своим нытьем: «Возьми с собой!»

– Хоть скажи, в какой город едешь, Сержик?

– Ага, счас тебе и растрезвонил. Меньше знаешь – крепче спишь.

– Господи, да если меня даже пытать будут, я тебя не выдам!.. Ладно, не хочешь, не говори… А как же «Гамлет и другие»? Ты бросаешь театр?

– Какой еще «Гамлет», дура! Я сам, можно сказать, Гамлет. Быть или не быть, вот в чем сейчас капитальный вопрос… – И тут же его подвижный рот расползается в фальшивой клоунской улыбке. – Да ты не волнуйся, Зинулька. Месяц-два, и все пройдет. Я вернусь. Обязательно. И мы, конечно же, будем счастливы. Никто так не достоин счастья, как Серж и Зинуля!

– Знаем. Проходили. Нужна я тебе, как зайцу триппер.

– Извини, нет времени с тобой базарить. Пора.

Они выходят из квартиры. Серж запирает дверь, по-актерски эффектно чмокает ключ, подмигивает Зинке: не трусь, подруга.

По лестнице спускаются на улицу.

– Давай хоть попрощаемся по-людски, – Зинка плачет, не вытирая слез. И без того некрасивая, сейчас она выглядит откровенно уродливой и вряд ли способна вызвать к себе жалость.

Они наскоро целуются, и Серж шагает в сторону автобусной остановки, катя за собой чемодан.

Зинка долго смотрит ему вслед, пока его согнутая спина не исчезает за углом заводского общежития, недавно выкрашенного в бледно-розовый цвет. Потом отправляется блуждать по городу до самых сумерек.

Она не знает, что Серж, попрощавшись с ней, до автобуса не дойдет. Его окликнут из проезжавшего мимо белого «вольво». Он остановится, улыбаясь, наклонится к водителю, потом сядет на заднее сиденье, поставив рядом свой чемодан. Вольво» тронется с места, растворится в потоке других автомашин, и с этого момента Сержу отводится на жизнь сорок три минуты.

Его мертвая гниющая плоть найдет пристанище в забитом всевозможной рухлядью сарае на окраине города, возле небольшой рощицы, в четырехстах метрах от бело-серого грязного неказистого, с облезшей штукатуркой здания психиатрической больницы.

Какое-то время его еще будут вспоминать в «Гамлете и других», но все реже и реже. И даже Зинкино горе довольно скоро иссякнет без следа. Через полгода Зинка ненадолго сойдется с молодым художником, еще более худым и некрасивым, чем она, расстанется с ним и четыре года спустя выйдет замуж за пятидесятитрехлетнего вдовца, владельца небольшого, но популярного в городе кафе. И ее существование станет размеренным и благополучным.

* * *

Скрючившись в своей коляске, он смотрит в окно, где за домами горит алый и фиолетовый закат. Он привык к своей квартирке, которая не намного лучше тюремной камеры. На улице практически не бывает, да его туда и не тянет. Новости узнает из интернета. Соблазнительные фотографии Лондона, Нью-Йорка, Парижа или Гонконга видит на экране монитора. Впрочем, ему уже не хочется побывать в красивейших городах мира; его желания умерли. Кроме одного: отомстить Прокудникову. Все несчастья, унижения и обиды, выпавшие на его долю, соединились в одно ненавистное слово: Прокудников. Отомстить лютому врагу – это значило рассчитаться с неумолимой судьбой, которая обрекла его на жалкую исковерканную жизнь.