– Поправится, – кивнула Зоя. – Я оставлю тебе свой телефон. Позвони мне, если ему станет хуже. Сейчас он проспит несколько часов. Не буди его. И не давай маме его будить. Когда папа проснется, он будет чувствовать себя гораздо лучше. Ты мне веришь?

Катя кивнула, опять покусывая губу.

Из коридора послышалось невнятное мычание, потом, судя по звукам, Рита попыталась встать. Мы все рванули туда. Катя бежала первой. Укладывание Риты выпало на мои могучие плечи: мне было легче всего подхватить ее на руки. Катя показала, в какой комнате ее уложить, мы с Зойкой Риту раздели и укрыли, потом зашторили окна, чтобы свет не мешал ей спать, и закрыли дверь.

– Ну мы пойдем, Катя, – сказала Зойка.

– А вы можете со мной остаться? – спросила девочка.

– Да, конечно, – тут же кивнула моя соседка.

Я про себя подумала, что в таком случае нам, возможно, удастся вытянуть из Кати какую-то интересующую нас информацию, которую она до сих пор удерживала в себе. Теперь, возможно, прошло нужное время и произошла разблокировка сознания или как там это называется. Вначале она не могла ни о чем говорить, теперь ей, наоборот, хочется выговориться?

В общем, мы опять отправились на кухню, где Катя разогрела суп и предложила нам с Зойкой. Соседке надо было восстанавливать силы, я поесть вообще никогда не отказываюсь, так что мы приступили к трапезе, одновременно слушая Катю.

Но пока девочка говорила о своей любви к отцу и к матери. Оказалось, что она любит их обоих, но по отдельности, и очень переживает, что родители так часто грызутся, ей становится просто плохо во время скандалов, а скандалы случаются чуть ли не каждый вечер.

Катя не могла слышать, как ее любимые мама и папа орут, обзываются нехорошими словами, иногда бьют посуду и даже дерутся.

– Они ненавидят друг друга! – воскликнула девочка. – Нельзя жить вместе и так ненавидеть партнера! Причем в последние месяца три скандалов стало в несколько раз больше! Раньше они так не ругались.

Хотя они и закрывают дверь и слышимость в их старом доме не такая, как в новых, до девочки многое долетает. Катя вначале старалась закрыться в своей комнате и даже пряталась в шкаф, затыкая уши, но ничего не помогало.

Однажды вернувшись из гимназии раньше обычного (два последних урока отменили), Катя услышала, что в квартире опять кто-то скандалит, причем один голос – знакомый (матери), а второй – мужской – незнакомый. Катя пошла, тихо ступая по паркету. Катины шаги не создавали никакого шума, половицы не скрипели.

Подходя к спальне родителей, Катя поняла, что звуки идут откуда-то из глубины квартиры, она вначале даже четко не осознавала, откуда именно. Она пошла дальше.

– Вы были в спальне сегодня, тетя Зоя? – глянула девушка на мою соседку большими грустными глазами.

Зойка кивнула.

– Ну вот. Там есть большой шкаф, помните?

Зойка опять кивнула в задумчивости.

Оказалось, что в этом шкафу имеется потайная дверь, ведущая еще в одну комнату, о которой Катя никогда не знала. Комната представляла собой любовное гнездышко, в котором ругались мать и неизвестный Кате мужчина, а потом вдруг началось бурное примирение… Да такое…

Катя не досмотрела действие и убежала к себе, долго рыдала в подушку, потом ей даже захотелось покончить с собой. Но девочка знала, что родители любят ее, папа вообще все готов для нее сделать. Мама тоже, когда не пьяная.

Девушка не могла своими силами и своим умом разобраться в происходящем, к тому же она боялась кому-то признаться в том, что делается у нее дома: ведь все друзья родителей считали их семью чуть ли не образцовой. Не было ни одного взрослого, кому Катя доверяла бы, с подружками же не хотелось делиться: о таком со сверстницами не говорят.

Катя ходила в гимназию в сомнамбулическом состоянии. Перед глазами все время стояла потайная комната, имевшаяся у них дома, и мама с другим мужчиной. И с ним-то почему мама ругалась так же, как с папой?

Заметив, что с ней что-то не так, одна девочка, с которой они раньше не особо дружили, предложила Кате вместе с ней сходить вечером в один интересный центр, где предлагают разнообразные занятия – по интересам, причем вначале тестируют, определяют склонности каждого к тому или иному предмету. Все это бесплатно. Занятия раз в неделю.

– Пойдем, – сказала девочка. – Тебе понравится. Там хорошо. Там все очень доброжелательные. И ты отключишься от своих проблем.

Предложение пришлось как раз в тему. Катя пошла. И таким образом оказалась в «Китайском культурном центре».

– Тебе там предлагали принимать какие-то таблетки? – уточнила Зойка.

Катя покачала головой. Вначале она прошла серию тестов, потом с ней долго говорили два человека, русская женщина и китаец. Затем ей дали прослушать какую-то странную музыку, от которой тут же стало легче на душе. Во второй раз Катя снова слушала музыку, уже другую, потом еще какую-то. Теперь она не могла сказать, засыпала ли она или бодрствовала. Пытаясь анализировать происходившее, Катя не могла дать четкого ответа.

Ей вручали книги, она их с удовольствием читала, но теперь не может сказать, о чем там говорилось. От книг тоже становилось легче на душе. И ее все время тянуло в центр, послушать ту музыку, которая давала облегчение и позволяла забыть о проблемах дома.

– Ты принимала какие-нибудь порошки? Тебе делали уколы? – упорствовала Зойка.

– Нет, тетя Зоя. Ни таблеток, ни порошков, ни микстур мне не давали, уколов никаких не делали. Меня об этом много раз спрашивали – и папа, и все врачи, к которым папа меня водил. И я ни разу не бывала в притоне, о котором почему-то говорил папа. Да, я в свое время прогуливала гимназию. Но это мы с девчонками… Я ведь вообще раньше все время на улицу рвалась. Это мне сейчас не хочется. А в центре… Почему его все ругают? Со мной там впервые взрослые по-настоящему разговаривали. Ну то есть… Вы меня понимаете?

Мы с Зойкой кивнули.

– Это потом и врачи стали меня слушать, и мама с папой. Но мне не хотелось говорить… Ни с кем из них…

– А сейчас хочется? – вставила Зойка.

Катя медленно кивнула. А я подумала: гипноз спал? Зависимость ушла?

Затем я вспомнила, что китайцы, которых обвинил отец, представили убедительные доказательства Катиной связи с наркоманами. Видимо, о том же самом вспомнила и Зойка. Катя объяснила, что только слушала музыку. Она не ходила ни в какой притон! Да, в свое время баловались с подругами какой-то травкой – но они просто попробовали ее. Но чтобы наркоманский притон, который папе представили на видеокассете… Не было никакого притона!

«Или не помнит?» – промелькнула у меня мысль.

А Катя тем временем толкала хвалебную речь о центре – как там хорошо, как там ее приняли, как ей было интересно.

После того, как она перестала ходить в центр, вернее, папа запретил ей это делать, ей очень не хватало музыки, которую она там слушала, прошло состояние успокоения и умиротворенности. Катя стала возбудимой и раздражительной. Бывали моменты, когда ей просто хотелось лезть на стену, потом наступала депрессия. Девочка точно знала, что если послушает еще раз ту восхитительную музыку, то ей станет легче. Но ей этого не позволяли. Она и сама теперь боялась идти в центр. Что она там скажет? Да и во время ограбления их квартиры пропали и ее книги, которые ей там давали читать. А если она не может их вернуть… Кате было стыдно перед учителями, и еще было странно – зачем сотрудники сказали отцу, будто бы она принимала наркотики в каком-то чудовищном отвратительном месте? Она вообще запуталась.