уже был на примете, такие драгоценности в городе на ярмарке не продают — ребята имели шанс неплохо заработать. На отдельный домик точно хватило бы, а может и не на один. 

Местных полицейских ждало громкое расследование, а кого-то из них, возможно, и повышение. 

Надо будет попросить, чтобы моё имя не трепали. Не хватало ещё славы почти умершей племянницы. Матушку Элис кондратий хватит!

Бедняге Дельхарту не суждено было выспаться. Если он рассчитывал отдохнуть, придя ко мне, то жестоко просчитался. Меня снедало любопытство и обилие неотвеченных вопросов. 

— А зачем хранить эти золотые луковицы в полуразрушенном замке? — продолжала недоумевать я. 

— Чтоб с родичами не делиться, — отозвался Рис. — Копать новый подвал — соседи заметят, начнутся вопросы. В своём хранить — так тут дома на большие семьи: дети, внуки, все вместе живут. Пристройки делают и всё. А погреб общий. Вот и решили развалины использовать, всё равно там никто никогда не бывает. Владелице и дела нет, ремонтировать никто их не собирается… не собирался. Как вдруг приезжает её племянница и развивает бурную деятельность. Чуть их на горячем не поймала! За луковицами же присмотр нужен, чтоб не погнили, не помёрзли… а тут ты, сидишь в библиотеке безвылазно и караулишь. Паули знала, что ты надолго, до самой весны. Вот от тебя и решили избавиться. 

— Радикально они. Хотя если на кону большие деньги… А где сами луковицы теперь? — я уже забралась на грудь Дельхарту и с комфортом на ней устроилась, подложив сложенные башней кулаки под подбородок. 

Он обнял меня обеими руками за талию и в задумчивости водил большими пальцами по пояснице. Если бы не слабость от яда, этим бы дело не ограничилось, но, увы — не в том я состоянии, чтобы к чужому жениху приставать. Так, полежать на нём разве что. 

— Вы же всё обыскали утром!

— Их успели вывезти. Ты напугала Паули своим требованием вызвать полицию, вот она и начала действовать. Послала брата забирать сокровища из хранилища, а сама насыпала тебе в молоко крысиного яда. Док правильный диагноз поставил, — одобрительно заметил Рис. — Кстати, плохо через пару дней стало бы не только тебе — она всю кринку отравила. Можно было бы списать на небрежность — травили грызунов, случайно сыпанули не туда. Бывает. Думаешь, мало врачей вызывают к больным с такими симптомами как у тебя? И по неосторожности, и по забывчивости. Яд стойкий, посуду плохо помыли, поели из неё — вот тебе и отравление. 

Меня передёрнуло при мысли, что можно поесть из посуды, в которой травили крыс. Но, похоже, здесь, особенно в деревне, нравы были куда попроще. Чего пропадать миске, не выкидывать же добро. 

— Кстати, луковицы они недолго думая перепрятали сюда, в усадьбу, — добавил Рис. — На чердак давно никто не заглядывает. Паули впустила брата через чёрный ход, он и приволок мешок. Так что улики в участке, незадачливые контрабандисты тоже, молоко кухарка вылила, кринку выбросила. Можешь спать спокойно, травить тебя больше некому. Я-то уже испугался, что цель не я, а ты, и взорвать тоже хотели тебя…

— Какая ещё цель? — встрепенулась я.

— Не важно, — скривился Дельхарт. — Я со всем разберусь. Есть у меня догадки, кто мог так оригинально попытаться от меня избавиться. Вопрос только где он умельца нашёл…

Мир вокруг завертелся, я внезапно оказалась лежащей на спине, а Рис навис надо мной, опираясь на локти, чтобы не придавить. Лицо его стало серьёзным до невозможности. 

— Мне нужно будет уехать. Надеюсь, ненадолго, — сообщил он. — Ты меня дождёшься?

— В смысле? — уточнила я, хотя и так всё прекрасно поняла. 

Но должна же я, как настоящая женщина, немного пококетничать, прикинувшись дурочкой!

— Не уйдёшь обратно в свой мир? — выдавил Дельхарт после долгого молчания. 

Просьба далась ему нелегко — было видно, что умолять о чём-то мужчина не привык. И то, что он пошёл против своих обыкновений ради меня, грело душу и едва зародившееся чувство где-то в глубине оной. 

Не могу сказать, что влюбилась в него с первого взгляда. Вообще-то наше знакомство вылилось в настоящую катастрофу и конфликт. Зато потом выяснилось, что поверхностное впечатление бывает обманчиво, а за фасадом шовиниста и солдафона прячется заботливый и понимающий мужчина. 

Меня многое держало в прежнем мире — начиная с семьи, заканчивая любимой работой и совершенно другим уровнем жизни. Но сейчас, глядя в ставшие родными сероватые глаза, я не смогла произнести вслух роковые слова. 

— Не знаю, — вырвалось у меня. — Прости. 

— Что ж. У нас будет время подумать, — сделав вид, что ничего не произошло, Рис откатился обратно, устраивая меня в объятиях. — Пожалуй, пауза пойдёт на пользу нашим чувствам. А то всё время то кого-то спасаем, то сами рискуем жизнью… 

— Нет никаких чувств, — возразила я едва слышно на чистом упрямстве. 

Потому что прекрасно понимала: есть они, и ещё как. 

Хрупкие, новорожденные, готовые угаснуть от неосторожного слова, но есть. 

Глава 19

Алиса 

Дельхарт уехал, как и обещал, на следующее утро. Всю ночь он провёл в моей комнате. Подозреваю, вовсе не с целью испортить мне репутацию, как восторженно предположила тётушка. Рис опасался, чтобы мне не стало хуже. Всё же крысиный яд — не шутки, могли проявиться отложенные осложнения, так что ночка у него выдалась беспокойная. Он подскакивал при каждом моём покашливании, с тревогой осведомляясь, не тошнит ли меня и не нужно ли воды. 

Поневоле представилось, каким бы он стал отцом. 

В беременность мою мы бы подрались, это точно. Он норовил бы завернуть меня в вату и засунуть под стеклянный колпак, а я бы сопротивлялась всеми четырьмя. 

От одной мысли захотелось надавать себе оплеух. 

Какая беременность, Алиса? У тебя работа, семья, налаженный быт с высокими технологиями и передовой медициной. Тут, поди, рожают в поле до сих пор! Уж точно без анестезии — а на морфий я не согласная. Ну вот, опять! Я уже представляю, каково было бы обзавестись парочкой детишек в этом царстве антисанитарии. Слишком живо представляю, скажем прямо. И мысль мне эта нравится куда больше, чем возможные покорённые вершины известности и новые подписчики на канале. 

Со мной что-то серьёзно не так. 

Хорошо, что мы взяли паузу. Мне нужно переключиться, отвлечься от этого вездесущего солдафона, взять себя в руки. В конце концов, я не имею права