За день до матча мы наблюдали за тем, как наши игроки практиковались на бивуаке.

— Ты владеешь мячом не хуже их, — заметил Иста.

Его похвала придала мне храбрости, и я обратился к Ситату:

— Позволь мне сыграть. Я владею мячом лучше твоих игроков.

По лицу Ситата было видно, что я сунулся к нему не вовремя, он был не в лучшем настроении. Он громко призвал Вука, старика, надзиравшего за носильщиками. Одна его рука была скрючена и действовала плохо, и ходил он, в силу своего возраста, не больно прытко.

— Иди-ка сюда, Вук. Этот паренек заявляет, что он великий игрок.

Ситат достал мяч и бросил мне.

— Ну-ка обведи мячом Вука.

Играть со старым калекой? Я возмутился так, что едва сдержал порыв отбросить мяч пинком и уйти прочь. Но я был не в том положении, чтобы спорить с начальником.

Я постучал по мячу, опробовав его прыгучесть. Мне не хотелось унижать старика, но это было необходимо. Я скривился, но куда денешься?

Не имея права прикасаться к мячу ладонями или ступнями, я повел отскакивающий от земли мяч предплечьем, но старик внезапно шагнул вперед и перехватил мяч, приняв его на колено. Я попытался обойти его и снова завладеть мячом, но он ушел от меня, совершив полуоборот, а когда я пошел на сближение, норовя толкнуть его корпусом и вывести из равновесия, он ударил меня локтем в грудь. Я охнул и покачнулся, а старик, наступив мне на ногу, поддал мяч другим коленом, да так, что угодил по носу. Не удержавшись, я свалился на землю.

Так я и сидел там, держась за разбитый нос. Ситат подступил ко мне.

— Говорил же я тебе, олли — это война. А война для мужей, а не для мальчишек.

Вук помог мне подняться.

— Это нечестно, — заявил я. — Ты ударил меня.

— Конечно.

Когда Вук уже повернулся, чтобы уйти, я сказал:

— То, как ты владеешь мячом, невероятно. Ты был игроком?

Он улыбнулся. И, ничего не ответив, ушел.

Глядя, как я утираю с лица кровь, Иксчель покачала головой:

— Ну что, говорила я тебе, что работать надо головой?

— Да это же просто старик…

— Старик, который был одним из величайших игроков Сего Мира.

— Никогда о нем не слышал.

— А о чем вообще мог слышать мальчишка из захолустной деревни? Он играл в Кантоне еще до твоего рождения. Победитель в той игре должен был отправиться в Теотиуакан, состязаться с игроком Свежующего Господина.

Я разинул рот. В Кантоне, где насчитывалось двадцать игровых площадок, ежегодно собирались лучшие команды и игроки, а ведущий игрок команды-победительницы отправлялся в Теотиуакан на Игру Черепа.

— Он проиграл в Кантоне?

— Нет, выиграл.

— Он участвовал в Игре Черепа? — спросил я и тут же понял, что это невозможно. Вук жив, а все, игравшие против грозного Ягуара Теотиуакана, проиграли и кончили на жертвенном алтаре.

— Видишь, у него изувечена рука. Она была сломана после последней игры в Кантоне.

— Какое невезение!

— Невезение тут ни при чем. Ее сломал владелец команды, потому что Вук должен был отдать победу соперникам и был наказан за то, что этого не сделал. Ну а с покалеченной рукой он уже не мог принять участие в Игре Черепа и, стало быть, удостоиться почетного жертвоприношения.

Айо! Это означало, что после смерти Вук не обретет место на одном из тринадцати небес, но будет обречен на пребывание в девяти преисподних Миктлана.

— Не понимаю. Почему владелец команды хотел, чтобы победили его соперники?

— Неужели не ясно? Он на них поставил!

По дороге и во время подготовки к игре я узнал немало и о команде, и о возглавлявшем ее человеке.

Ситат был закаленным ветераном, но вовсе не игры. Он не владел мячом с той быстротой и ловкостью, как большинство игроков, а его шрамы были получены вовсе не на игровых площадках, а на полях сражений. Хотя, похоже, никто не знал точно, в каких именно войнах он принимал участие. А когда я попытался разузнать побольше, то выяснил, что туманное прошлое в этой команде не исключение, а норма.

— Похоже, они тут все изгои, не в ладах с законом, — сказал я Исте, когда мы с ним делились результатами своих наблюдений.

Никто из игроков не назывался настоящим именем, как, впрочем, и я. Из чего можно было заключить, что ни у кого из них не было ни семьи, ни дома… Во всяком случае, никто об этом не упоминал. Они странствовали круглый год, год за годом. Как и Ситат, они были суровыми, закаленными ветеранами, но, в отличие от него, ветеранами игровых полей. Олли была их жизнью, команда была их семьей. Наблюдая за их тренировками, я не раз вспоминал слова Ситата о том, что победа в игре не достигается грубой силой, поскольку все их умение, на мой взгляд, было сугубо мускульного свойства. Мне оставалось лишь гадать, чем вызвана его столь пренебрежительная оценка мышечной силы и почему он высказал свои соображения не игрокам, а мне.

Игра была жесткой, если не сказать жестокой. Мяч использовался больший по размеру и более тяжелый, чем тот, к какому привыкли мы с Истой. Теперь я по себе знал, каково получить таким мячом по носу — а носы были переломаны у большинства игроков. Впрочем, бывало, что во время игры они даже калечились, а то и погибали. Но это не значило, что в положении игрока не было ничего хорошего; достаточно вспомнить, каким восторженным ревом встречала восхищенная толпа идущую по улице команду. Другое дело, что, как говорил мне дядя, эта команда вовсе не славилась громкими победами. Профессиональные игроки, да, но далеко не из самых лучших.

В отличие от Вука, им нечего было и мечтать о приглашении в Теотиуакан на Игру Черепов и почетной смерти. Они никогда не доходили и до финала на двадцати площадках Кантоны.

При каждом игроке состоял носильщик, обязанный, помимо всего прочего, помогать ему переодеваться к игре. Соответственно, в мои обязанности входило помогать одеваться Иксчель.

У игроков имелось по два комплекта облачений и снаряжения. Яркое, пышное одеяние надевалось на шествии перед игрой, на площадке же игроки появлялись в видавшей виды латаной одежде.

Во время торжественного прохождения их головы венчали шлемы в виде головы белоголового темноглазого орла, украшенные множеством черных, серых и белых орлиных перьев. Шлем покрывал всю голову и часть лица, оставляя открытыми лишь нос, рот и подбородок. На плечи набрасывались ниспадавшие до колен плащи, тоже покрытые черными орлиными перьями.

Талию охватывали толстые пояса-«хомуты» из черной ткани, украшенные белыми перьями и большим орлиным клювом спереди. Перьями отделывались также наплечники, наколенники и наручи. А на ремнях сандалий маховые перья с орлиных крыльев крепились так, что казалось, будто обладатель такой обуви способен взлететь.