– Мелодраму? – оборвал его я. – Как бы мне хотелось, чтобы все это действительно оказалось не более чем мелодрамой! Но, к сожалению, мы сталкиваемся с реальностью. С устрашающей реальностью. Это вы сами делаете все возможное, чтобы спасти честь мундира. Вы ведь пытались стать актером, угадал? Предполагаю, что вам доставались роли высоколобых рыцарей науки, врачей милостью божией. И вы продолжаете играть свою роль до сих пор. Причем настолько оторвались от нормальной жизни, что уже не в состоянии уловить момент, когда люди начинают себя вести, как свойственно обычным людям, а не марионеткам-невротикам, чья функция сводится исключительно к тому, чтобы правильно реагировать на вашу терапию, давая вам возможность отмечать прогресс лечения в их медицинских картах.

Морено заметно покраснел.

– Вы слишком возбуждены, мистер Дулут, – сказал он тем не менее вполне спокойно. – Причем, насколько я вижу, ваше поведение вызывает повышенную возбудимость среди других пациентов. И если вы вовремя не остановитесь, то станете для нас не помощником, а досадной помехой, что, кстати, помешает и вашему выздоровлению.

Я смотрел на него, стоявшего передо мной в безупречном врачебном халате с почти высокомерным видом, и он превращался для меня в символ бюрократии, легкомыслия и лицемерия, которыми была пронизана жизнь в этой дорогой лечебнице. И я сказал ему, что кому-то нужно стать помехой для всего того, что творится в их заведении. Назвал его чопорным и надменным невежей, а потом использовал по его адресу еще несколько достаточно оскорбительных эпитетов.

Он воспринял мои слова на удивление бесстрастно, учитывая, как совсем недавно не мог скрыть своего раздражения и гнева на меня. И пока я произносил свою страстную тираду, возникло неприятное предчувствие, что все это будет тщательно занесено в мою историю болезни, как только я удалюсь.

Но его спокойствие только еще больше вывело меня из равновесия. Мне было плевать – пусть считает меня сумасшедшим, пусть запрет в этих стенах еще на полгода. Мое существо жаждало выплеснуть накопившуюся злость на бесчувственное отношение медицинских бюрократов к людям. И это было восхитительное ощущение – высказать ему все прямо в лицо.

Однако стоило мне замолкнуть, чтобы перевести дыхание, он по-прежнему тихо сказал:

– Если вы закончили, мистер Дулут, предлагаю поговорить теперь просто как мужчина с мужчиной. Я рассматривал вас в качестве пациента, а вы относились ко мне как к врачу. Давайте отбросим это на время. Идет?

– Я не верю, что Ленц уехал, – упрямо заявил я. – А я не буду разговаривать ни с кем, кроме него лично.

– Вы, разумеется, вольны отправиться на его поиски, но только напрасно потеряете время. Взгляните на это, – и он показал мне медицинский журнал, анонсировавший предстоявшее выступление Ленца на крупном научном форуме сегодня вечером. – Вы хотели сообщить ему что-то по-настоящему существенное? – задал он вопрос с оттенком сарказма. – Или собирались снова завести волынку о неких мифических голосах, которые вы и другие…

– Существенное? – оборвал его я. – Как вам кажется, это существенно или нет, если я скажу, что из хирургического кабинета крадут скальпели?

– Я бы посчитал это совершенно невозможным, мистер Дулут, хотя охотно проведу проверку.

– Значит, вы мне не верите?

– Я лишь сказал, что считаю это невозможным. Доктор Стивенс отвечает за хирургический кабинет и…

– Хорошо, тогда, быть может, мне удастся убедить вас в своей правоте.

Я довел себя до такого взвинченного состояния, что едва контролировал свой голос. Вся моя нервозность вернулась ко мне. И мне оставалось только запустить дрожащую руку в карман.

– Так смотрите же!

– Жажду получить доказательства, мистер Дулут.

Я вынул руку из бокового кармана и стал лихорадочно обшаривать остальные – нагрудный, внутренний, карманы брюк.

– И долго мне ждать, мистер Дулут?

В его голосе звучало такое непоколебимое спокойствие, такая несокрушимая уверенность в себе, что я понял: он заранее знал, чего ожидать.

Я обшарил все карманы. Вероятность ошибки исключалась.

Нож бесследно пропал!

А затем что-то во мне вдруг сломалось, потому что очнулся я уже в постели, а миссис Фогарти вливала мне в рот какую-то сладкую успокаивающую жидкость.

На следующее утро мне не позволили вставать с кровати и нянчились со мной как могли. Морено навестил меня первым и вел себя безукоризненно в роли молодого невозмутимого психиатра, словно накануне ничего не случилось. Мисс Браш то появлялась, то торопливо куда-то уходила, убедившись, что я получал все необходимое. Как я понял, им было важно угомонить мои расшалившиеся нервы.

Но успеха они не добились. Я беспокойно вертелся под одеялом, вспоминая о ноже и о том, каким дураком меня выставили вчера. Во мне все же сохранялось достаточно здравого смысла, чтобы понимать реальность инцидента в актовом зале. Случившееся не было плодом моих фантазий. Кто-то намеренно похитил нож у меня из кармана. В этом не было ни малейших сомнений.

Вновь и вновь я восстанавливал в памяти свои хаотичные передвижения по залу после того, как оставил Айрис. И пришел к неутешительному выводу, повергшему меня в депрессию. В своем стремлении оградить ее от сплетен я успел пообщаться почти со всеми обитателями лечебницы, предоставив практически любому из них возможность незаметно вытащить нож у меня из кармана.

К моему удивлению, чуть позже утром меня посетил в палате доктор Стивенс. При виде его розовощекого, округлого, но мрачного сейчас лица я решил сначала, что драма вчерашнего вечера каким-то образом пагубно сказалась на моем физическом состоянии. Однако уже скоро я понял, что его приход едва ли был официальным врачебным визитом. Он все же принялся осматривать и ощупывать меня, но я заметил, как он внутренне собирается, чтобы задать действительно волновавший его вопрос. И доктор не заставил меня ждать слишком долго.

– Морено сообщил мне, что Дэвид, то есть… мой сводный брат побывал у вас в комнате позапрошлой ночью, – начал он, уже застегивая пуговицы на моей пижаме. – Вы знаете, насколько волнует меня его судьба, и я подумал, что вы могли бы рассказать мне, зачем…

Он осекся, и вид у него был при этом довольно робкий. Меня же настолько сейчас занимали другие проблемы, что я совершенно не чувствовал желания помогать ему в семейных делах.

– О, вам не о чем особенно беспокоиться, – ответил я небрежным тоном. – Ко мне приходили еще двое пациентов, а Фенвик услышал, как мы разговариваем. Вероятно, он решил, что мы духи, и явился проверить это.

– Понятно… – Доктор Стивенс пододвинул к моей постели стул и сел. Его пальцы нашли обычное место для отдохновения – висевший на шее стетоскоп. – Раз уж я начал объяснять вам свою ситуацию, мистер Дулут, то будет лишь справедливо информировать вас о моих дальнейших намерениях. За последние несколько дней Дэвиду определенно стало хуже. И я принял решение, невзирая на возможное негативное впечатление, которое это может произвести на других пациентов, удалить его отсюда. Он покинет лечебницу уже завтра. Разумеется, все будет сделано без лишней огласки. Никакой шумихи. Я собираюсь поговорить об этом с доктором Ленцем, когда он вернется из Нью-Йорка.