Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда он согласился занять пост губернатора, война полыхала где-то далеко от Виргинии. Ему всё время казалось, что Лондон вот-вот поймёт безнадёжность затеянного противоборства, отзовёт войска и корабли, даст американцам возможность самим устраивать свою судьбу. А пока его задачей, как он её понимал, было проводить в жизнь самые разумные законы и отдавать полезные и необходимые распоряжения. Если же эти законы почему-то не соблюдались, а распоряжения не выполнялись, в этом уже не было никакой вины губернатора, разве не так?
Ему всё время приходилось выслушивать упрёки за то, что он не горит желанием получать посты, уклоняется от своего гражданского долга, предпочитает отсиживаться в своём горном гнезде. Джон Адамc писал ему: «Нам нужна Ваша энергия и таланты… Умоляю, вернитесь в конгресс и помогите нам побороть инфляцию… Ваша страна ещё не достигла той степени безопасности, которая позволила бы предаться радостям домашней жизни…» Эдмунд Пендлтон корил за то же: «Нас ранит, когда Вы заговариваете об уходе на покой. Вы ещё слишком молоды, чтобы уйти от служения обществу».
Радости домашней жизни!
Ах, знали бы они, какой болью сжималось его сердце каждое утро, когда побледневшая и исхудавшая Марта спускалась к завтраку, неуверенно нащупывая ногой ступени лестницы, ведя прозрачной рукой по перилам. Когда она пыталась поднять с пола и усадить на стул трёхлетнюю Полли, а потом разжимала пальцы и виновато смотрела, как восьмилетняя Салли Хемингс справляется с этой — уже непосильной для неё самой — задачей. Как страшно было слышать по ночам сиплый кашель, переходящий в свистящее дыхание и стоны.
Из Ричмонда им пришлось бежать под порывами безжалостного январского ветра. Нет сомнения в том, что новорождённая Люси Элизабет именно тогда подхватила простуду, которая три месяца спустя унесла её в мир иной. К двум детским могилам на склоне его любимой горы добавилась третья.
Смерть дочери привела Марту в состояние, близкое к помешательству. Она ходила взад-вперёд по спальне, тихо подвывая, мотая головой, хлопая себя по щекам будто в наказание. У неё появилась потребность рвать или ломать всё, что попадало ей в руки: постельное бельё, свечи, перья, детские игрушки. В какой-то момент она начала выдирать страницы из Библии и разрезать их ножницами на мелкие кусочки. Если Джефферсон пытался утешать её, она смотрела на него как на чужого, как на забредшего в дом незнакомца. Но однажды вдруг замерла, устремила недобрый взгляд прямо ему в лицо и начала говорить.
Будто все накопленные за десять лет обиды, горечь, разочарования прорвали плотину и обрушились на него волной упрёков и обвинений. Это он, он был во всём виноват. Он оставлял её одну в недостроенном доме, посреди диких лесов, сражаться с непогодой, болезнями детей, тяготами домашних трудов. Он исчезал на месяцы, чтобы вместе со своими друзьями раздувать смуту, разрушившую мирную жизнь людей, залившую всю страну огнём и кровью. «Это вы разожгли непосильную войну, а теперь не можете защитить нас от врага. И мы вынуждены бежать, бежать всё дальше и дальше, под снегом и дождём, как зайцы от зубов собаки, как крысы, выгнанные из своих нор!»
Таковы были его «радости домашней жизни» этой весной.
В мае военная ситуация стала катастрофической. Корпус лорда Корнуоллиса соединился с бригадой Бенедикта Арнольда, и таким образом численность британской армии в Виргинии достигла семи тысяч. Генерал Лафайет имел только три тысячи, и он умело маневрировал этими полками, угрожая британцам то в одном месте, то в другом, но тщательно избегая решительного сражения, которое могло бы обернуться полным разгромом. Он даже сумел не допустить вторичного захвата Ричмонда, однако выбить врага из колонии — на это нужна была более серьёзная сила.
В конце мая Джефферсон наконец пересилил себя и воззвал о помощи к самому Вашингтону. «Дорогой сэр, — писал он, — кроме пехоты и кавалерии противника, оперирующих на территории нашего штата, нам противостоят соединённые силы британцев и индейцев на западной границе, против которых, как вам известно, мы должны держать там около трёх тысяч ополченцев. Также суда врага, поднимающиеся по нашим рекам, разоряют прибрежные поселения и не дают возможности различным графствам оказывать помощь друг другу. Я не могу судить о том, как обстоят дела в других частях Союза, общая картина видна только Вам и только Вы можете решать, существует ли сейчас возможность прийти на помощь Виргинии, которая все эти годы посылала свои войска сражаться на территории других штатов. Однако если бы Вы смогли появиться среди нас в этот трудный момент, это воодушевило бы войска и вернуло всему населению веру в возможность победного исхода нашей борьбы».
Небо уже посветлело, когда Джефферсон оставил попытки заснуть, оделся и вышел в сад. Листья на саженцах персиковых деревьев поблёскивали каплями росы, невидимые корни наливались в глубине соками удобренной навозом земли. Огуречные плети уверенно обвивали натянутые для них шпагаты, но грядки зеленели свежими ростками сорняков. Надо будет сегодня послать работниц на прополку.
Вдруг снизу раздался топот копыт. Кто бы это мог быть в такую рань?
Всадник появился из-за поворота дороги внезапно. Бока его коня были исхлёстаны, да и сам ездок выглядел не лучше: казалось, он проделал долгий путь, на котором то ли встречные кусты безжалостно хлестали его по лицу и рукам, то ли мстительные эринии гнали плётками за неведомую вину. Завидев Джефферсона, он подскакал к нему, спрыгнул с седла, сорвал шапку:
— Сэр! Капитан шестнадцатого полка виргинской милиции Джон Джут!
Тонкий голос и внешняя моложавость плохо сочетались с мощной фигурой и высоким ростом утреннего визитёра. Он тяжело дышал, под глазами темнели круги. Видимо, за долгий путь ноги его отвыкли нести груз могучего тела. Пошатнувшись, он ухватился одной рукой за шею коня, другой — за седло.
— Я, кажется, знаком с вашим отцом, — сказал Джефферсон. — Он был среди жителей нашего графства, подписавших петицию против короля, — так?
— Совершенно верно: Джон Джут-старший. Моя семья живёт в Шарлоттсвилле. Отец владеет таверной «Белый лебедь», ведёт и другой бизнес.
— Вижу, что вам пришлось скакать всю ночь, капитан Джут. Что-нибудь случилось?
— Вчера вечером я был в таверне в сорока милях отсюда, в графстве Луиза. Большой отряд британских драгун остановился там на короткий привал. Мне удалось подслушать их разговоры. Из них мне стало ясно, что это не просто сторожевое подразделение. Отряд направляется в Шарлоттсвилл. Ему дано задание захватить правительство Виргинии. Включая и губернатора. То есть вас.
— Благодарю вас, капитан. Я немедленно пошлю гонца к генералу Лафайету с просьбой прислать войска для защиты членов ассамблеи.
— Сэр, боюсь, на это нет времени. Драгуны могут быть здесь с минуты на минуту.
— Вы же сказали, что они остановились на ночлег. Наверное, они только-только проснулись.
— Не на ночлег — на привал. Их ведёт подполковник Тарлтон. Он знаменит своими стремительными марш-бросками. От семидесяти до восьмидесяти миль за сутки. Мне пришлось пользоваться боковыми тропинками, которые я хорошо знаю. Но они-то поедут по главной дороге, что гораздо легче и быстрее. Я должен немедленно скакать дальше, чтобы предупредить наших законодателей в Шарлоттсвилле.