Петер растерянно улыбнулся. Но когда он понял, что Вальтер не шутит, улыбка сбежала с его лица.

Он побледнел, позеленел, глаза широко раскрылись.

— Да что с тобой? — пробормотал он.

— Что со мной? — раздраженно вскрикнул Вальтер, включая мотор и начиная работать: — Я повторяю: хватит с меня. Хватит этих дурацких комедий. Сыт по горло. У меня нет больше ни малейшего желания валять дурака.

Петер Кагельман смотрел куда-то в пространство. Ему была непонятна внезапная резкость друга. Он слегка дотронулся до плеча Вальтера, который повернулся к нему спиной, и спросил:

— Послушай! За что ты на меня так?

Вальтер с силой дернул ручку переключения и крикнул в лицо неподвижно стоявшему Петеру: — Все это вранье! Вранье и самообман! И трусость! Ты сам себя обманываешь и бежишь от жизни!.. Стоишь здесь в грохоте, в грязи и фабрикуешь стихи о «неблагосклонных временах». Тебе нечего жрать, как и всем нам, а ты играешь словами о человеческом духе, о счастье человечества. Что ни час, на фронте гибнут тысячи людей, а ты оплакиваешь «умирающие деревья»! До чего же это пошло, фальшиво, лживо! И главное — это же отчаянный обман! Мы прозябаем, как рабы, а ты делаешь вид, что все прекрасно! Ты спишь наяву и видишь сны! Но хуже всего то, что этими снами ты стараешься обмануть, оболгать и себя и нас! Опомнись! Проснись! Вглядись в жизнь, какая она есть!

Рывок — и машина пущена в ход. Вальтер углубился в работу с таким видом, точно Петера и не было с ним рядом.

Петер постоял еще с минуту, неподвижно и безмолвно, следя невидящими глазами за движениями друга.

Потом улыбнулся… Боль была в этой улыбке!

Медленно побрел он назад, к своему станку.

V

Стычка друзей привлекла к себе внимание окружающих. Соседи кричали Вальтеру, что он поступил правильно: наконец-то этот фантазер услышал правду. Специалист по коленчатым валам, старый токарь Нерлих, длинный станок которого стоял рядом со станком Вальтера, ухмыльнулся в свою козлиную бородку и сказал, повернувшись к Вальтеру:

— Твоя отповедь еще долго будет жужжать у него в ушах. Теперь ты от него избавился. Больше он не придет!

Но Вальтер не испытывал удовлетворения. Наоборот. Он уже раскаивался в своей резкости. У него было такое чувство, словно он убил человека. Почему Петер не ответил ему: «Осел! Невежда! Что ты понимаешь в поэзии!» Нет, он ничего не сказал, только с ужасом смотрел на него, и лицо его стало пепельно-серым…

И Вальтер тайком поглядывал на Петера. Тот, широко расставив ноги, стоял у станка и работал как одержимый.

«Но разве я поступил неправильно, думал Вальтер. Вспомнить только, с каким пренебрежением Петер нападал на Диккенса. Как он говорил о нем! «Кисло-сладкое питье… Лимонад! Поэт лондонских бакалейщиков! А до чего сентиментально!» И кому бы говорить — только уж не Петеру. «Поэт Армии спасения». Это он о Диккенсе! Сам он поэт Армии спасения! Да! Вот именно! Армии ханжей! Он прикрывает действительность дымовой завесой. Убаюкивает людей сказкой о счастливом будущем, не говоря им, как это будущее завоевать.

И это теперь, когда в мире происходят неслыханные, можно сказать, великие события! Русские, от которых меньше всего этого ждали, совершили революцию и сбросили царя. Как ни скудно пишут об этом газеты, но ведь русская революция — совершившийся факт. Не произойдет ли то же самое в Германии, не должно ли произойти? Должно? Само собой ничего не происходит; надо работать, надо бороться во имя революции. Петер об этом не говорит; его интересуют только те события, которые непосредственно его задевают. Он фантазер, он мечтатель. Больше того, он бежит от всего, что творится в мире, он несносный эгоист, он одержим собственным «я», и только! Неблагосклонные времена? Времена массовых убийств, бойни народов — «неблагосклонные времена»?! Я прав, убеждал себя Вальтер, а он не прав. Не смеет он, если он хочет быть социалистом, уйти в сторону, бежать от действительности на остров литературных грез! Не желаю я больше слушать его иеремиады! Он убаюкивает ими себя и других. А я не хочу, чтобы меня убаюкивали…»

Отставив суппорт и наладив резец, Вальтер пустил станок. Глядя, как стальные стружки кольцами вьются над станком, Вальтер спрашивал себя, и на душе у него было неспокойно: ну, а что он, в противоположность Петеру, делает, чтобы приблизить революцию? Посылает на фронт агитационные письма? Рассылает по почте незнакомым людям революционные листовки? Посещает политические кружки и штудирует книги по научному социализму? И это все? Разве не требуется от него чего-то гораздо большего, если он хочет быть подлинным пролетарским революционером, как русские революционеры? Вальтер искал и не находил ответа на эти вопросы, во всяком случае — ответа, который его удовлетворил бы.

И как ни старался он сосредоточиться, а работа сегодня валилась из рук; с каждым часом он все больше отставал. Стычка с Петером не выходила из головы.

Оба они социалисты, а что они делают для изменения жизненных условий, которые всех, в том числе и их, сковывают по рукам и ногам? Ну, хорошо, мы стараемся жить по новым нравственным нормам. А дальше? Вечно твердить: «Живите разумнее! Совершенствуйтесь? Станьте хорошими, отзывчивыми людьми!» Разве это не та же Армия спасения? Или — еще лучше! — требовать от окружающих: «Смотрите на нас! Берите с нас пример!» Ведь все это отвратительное фарисейство! Нет, надо изменить жизнь, и в новых условиях вырастут новые, лучшие люди. Старик Нерлих, например, человек неглупый и уж бесспорно неплохой. Десятки лет гнет он спину над станком, работая по десять — двенадцать часов в день, и, когда приходит домой, усталый до изнеможения, ему, конечно, не до литературы, искусства и всяких теорий. Правильно сказал доктор Эйперт: сильных духом людей, способных противостоять гнетущему влиянию тяжелых будней, — считанные единицы.

Нет, нет — Петер не прав. Не грезить, а учиться! Не распевать гимны, а действовать! Не опьяняться красивыми словами, а всем вместе, плечом к плечу бороться за создание лучшего мирового порядка! Невежество всегда было всепокорнейшим слугой зла и отсталости. Самое важное сейчас — учиться!

Вальтер жаждал учиться, учиться!

VI

Хорошие намерения — одно, осуществление их — другое.

Время, казалось, застыло. Каждый новый день был бесцветнее, чем прошедший. Иногда, вечерами, Вальтер встречался с Ауди. Но и между ними наступило отчуждение. Ауди как-то странно изменился. Он купил себе костюм с длинными брюками, посещал варьете и кино. Разве так ведет себя участник молодежного движения? Вальтер пророчил ему, что скоро он начнет бегать по танцулькам, пристрастится к пиву и водке. Ауди подмигивал, отшучивался и