Большой серый шатер хана украшен по ободу волнистым рисунком, вход защищают два воина с саблями, копьями и небольшими круглыми щитами. Удивительно, но только на них я увидел кольчуги! Остальные встреченные мной в лагере печенеги вовсе не имели никакой брони. При виде меня стражи расступились, стараясь при этом изобразить на лицах должное почтение.

Но вот войлок, прикрывающий вход, отброшен, и я оказываюсь в просторном и, надо сказать, довольно светлом помещении. Причем в отличие от степного зноя вне стен шатра здесь, внутри, приятно прохладно! Земля под ногами укрыта множеством толстых шкур, и даже через кожу сапог я ощущаю, как ступни утопают в мягком, густом ворсе.

Напротив входа трое степняков, по-восточному скрестив ноги, важно восседают у богато накрытого стола: тонкие, пропеченные на камнях хрусткие лепешки, жаренная на вертеле баранина, благоухающая ароматом свежего шашлыка и покрытая прозрачными каплями янтарного жира, крынки с какой-то кашей, кажется пшеничной, миски с похлебкой белого цвета, остро пахнущей чесноком, и кувшины с кумысом. Если не ошибаюсь, похлебка эта делается из гурута – сушеного творога, как-то пробовал… Также в мисках лежит крупно нарезанный сыр и пластинки суджука – тюркской колбасы. Рот тут же наполнился слюной.

Сидящий на небольшом возвышении старый печенег с уже лысеющей головой проницательно смотрит на меня умными, внимательными глазами, на его губах гуляет хитрая полуулыбка. Чуть приподнявшись, он приветствует меня, приложив руку к сердцу. Его примеру последовали и другие степняки – крупный, тучный молодой мужчина с важно выпяченными губами и хмуро насупленными бровями и худощавый юноша с открытым, располагающим лицом. Оба они внешне весьма похожи на сидящего в центре степняка – как я понимаю, сыновья вождя.

– Приветствую тебя, воевода! – Первым, на абсолютно чистом древнерусском заговорил Кабугшин, и я ответил ему, повторив при этом приветственный жест степняков:

– Приветствую тебя, великий хан.

– Присаживайся же к нам, воевода, раздели нашу еду, отведай с дороги холодного кумыса! Ты наш гость, а гостеприимство для нас свято!

Коротко поклонившись хану, я сел перед шкурой, служащей печенегам столом, и, с трудом скрестив ноги, отведал прохладного, приятного на вкус кисло-сладкого напитка. Юноша подвинул ко мне блюдо с бараниной, и я с удовольствием впился зубами в ароматное, сочное мясо, отломил кусок лепешки и тоже отправил ее в рот.

Кабугшин указал на потчующего меня парня:

– Это мой младший сын, Карам. А это старший, – рука хана переместилась к хмурому печенегу, – его имя Каталим. Они разделят с нами еду и будут присутствовать при нашем разговоре. Пусть пока поучатся у меня принимать важных послов!

Я согласно поклонился – действительно, смену нужно воспитывать! – и произнес:

– Меня зовут Андрей по прозвищу Урманин, я воевода князя Ростислава Тмутараканского и прибыл к вам с его посланием.

Старый степняк прервал меня легким жестом и вкрадчиво сказал:

– Негоже говорить о делах, когда гость еще не насытился с дороги. Это неуважение со стороны хозяев! Ешь и пей, воевода, после поговорим о делах.

Я кивнул и продолжил насыщаться печеным мясом, заедая его лепешками, суджуком и сыром и обильно запивая всю эту роскошь кумысом. Впрочем, ради уважения к хозяевам я отведал также и похлебки с гурутом, и густой, наваристой каши, приготовленной не иначе как на курдючьем сале. Все время трапезы от меня не отставали и степняки – и к ее завершению, когда мне стало трудно дышать из-за непомерно раздувшегося живота, я прямо-таки проникся расположением к хлебосольным хозяевам. Нет, неспроста с древних времен переговоры нередко сдабривают обильной едой – разделенный вместе хлеб как-то примиряет, сближает людей.

– Ну что же, – сыто срыгнув, обратился ко мне Кабугшин, вытирая пальцы сухой тряпкой, – с какими вестями ты пожаловал, воевода? О чем желает говорить со мной каган Тмутаракани?

Отставив от себя кубок с кумысом, я вытер губы точно такой же тряпкой, лежащей до того на столе, и принялся неспешно говорить:

– Ростислав Владимирович предлагает вам свою защиту в обмен на добрую службу.

Каталим громко и зло фыркнул, его брат удивленно воззрился на меня, и лишь сам Кабугшин сохранял невозмутимость – впрочем, улыбка сошла с его губ, а в глазах отразилась тяжелая дума.

– Это предложение мы вынуждены отклонить. – Холодно произнеся эти слова, секунду спустя печенег продолжил, немного ехидно скривив губы: – Если бы мое племя желало служить русам, то мы вместе с иными родами, близкими нам по крови, отправились бы служить великому кагану Руси в Киев-град! Тмутаракань же совсем мала…

Оба сына Кабугшина синхронно улыбнулись практически одинаково широко и с практически одинаковым выражением самодовольного презрения на лицах. Однако я быстро стер эти улыбки с их губ:

– Что же, тогда вы погибнете. Половецкий хан Шарукан уже собирает большую орду в степи. Кто знает, куда куманы повернут копыта своих коней?

Все трое печенегов одинаково напряглись, выпрямив спины, и Кабугшин заметил:

– Мое племя не пустило в эти земли торков, когда они были сильны. И лишь остатки их, рассеянных половцами, мы приняли в наши стойбища, на положение слуг. Остановим и куманов! Тем более, – печенег вновь позволил себе легкую полуулыбку, – я слышал о сборах Шарукана. Но я слышал, что он нацелен на Киев!

Однако печенег весьма информирован… Интересно, его упреждают не те же люди, кто шлет гонцов и к нам? Очень даже может быть…

– А что помешает ему после Киева обратить своих коней против вас? В узком проходе, что ограждает ваши земли от половецких степей, нет ни вала со рвом, ни крепостей, защитивших бы вас от вторжения. Успеете ли вы собрать рать, если Шарукан поспешит к вам изгоном, выпустив вперед волчью стаю легких разъездов? И что ждет тебя, хан, и твое племя, если половцы, многократно превосходя вас силами, прижмут печенегов к горам? Они истребят вас вместе с женами и детьми. Впрочем, последних могут обратить и в рабство. Но это даже хуже, чем быть слугами, а для женщин, поговаривают, хуже смерти.

Кабугшин промолчал, но в его глазах я прочитал напряженную работу ума.

– Между тем уже сейчас в вашем тылу есть десятки больших и малых крепостей, крупные города с мощными каменными стенами, горы, где можно укрыть целый народ! Прими предложение князя, хан, и твой народ не погибнет, какую бы силу ни собрал против вас Шарукан.

Печенег молчал с минуту, а сыновья его и вовсе словно боялись дышать. Наконец он заговорил спокойно и рассудительно:

– Но каган выведет свое войско в поле, если мы перейдем под его руку, а половцы войдут в наши земли?

Я коротко усмехнулся:

– Все зависит от того, сколько ты дашь воинов в поход князя.

Хан встрепенулся:

– А на кого Ростислав желает пойти войной?

Вот он, момент истины!