— Я буду не одна, — она горько рассмеялась, — и если за мной придут, то я буду знать, что это не случайность и не утечка газа, якобы для проверки которой я сунула голову в духовку, а достать забыла. Этого достаточно. Вы мне верите?

— Я верю, что вы в это верите. Этого достаточно для меня. — Я сжала руль. — Где вы? Я могу забрать вас прямо сейчас.

— Спасибо.

— Пока не за что. — Я вслушивалась в ее голос, пока она объясняла мне дорогу, и молилась про себя, чтобы девушка ошибалась и с Катей произошла трагическая случайность. Потому что если отцам вдруг стукнуло в голову забрать детей, противопоставить им нам с Милой, по сути, нечего.

Конечно, наша тили-мили-тряндия не место для молодой и красивой девушки, но есть один нюанс, вернее, неписаный закон (когда ж они составят полный сборник и перенесут его на бумагу, надо этим делом старосту озадачить). Во-первых, ее ребенок не человек, а значит, Мила имеет такое же право жить на стежке, как и я. Во-вторых, местные стараются не трогать новоиспеченных мамаш, по крайней мере, стараются. Будь то человеческая женщина, ведьма, бесовка или русалка, любое порицание, наказание, внушение, кровную месть откладывают до тех пор, пока ребенок не сможет обходиться без матери, то есть как минимум на полгода. Я слышала о случаях, когда целый клан так и не смог отомстить пророчице, которая повадилась чуть ли не каждый год рожать по ребенку. Вот такая дискриминация по половому признаку в действии.

Переход преодолели без проблем, Игорь спал, а Мила лишь охнула, что не могло не радовать, ловить испуганную молодую мать в non sit tempus было бы проблематично, но обошлось. Хорошо, что первый раз большинство впадает в ступор, но двери я на всякий случай заблокировала.

Проблемы начались позднее. Я подогнала машину к самому крыльцу, чтобы мои гости как можно быстрее оказались в доме, где нас как раз и ждали. Староста сидел за столом, опустив голову на сложенные руки, как в молитве. Поза усталого человека, не более, так как взывать к высшей справедливости следует совсем не так.

— Ну, наконец-то, — попенял он, — приехала, да еще и с гостями. — Семеныч оглядел застывшую у дверей Милу с тихо сопящим свертком на руках. — Вы уж извините, девчонки, что я так бесцеремонно, но старику простительно, не время сейчас для гостей. Ох, не время.

— Она не гость. — Я протянула девушке сумку с вещами и подтолкнула вперед. — Подожди пока в спальне, — и указала на комнату, где виднелся уголок кровати с цветочным покрывалом, и, дождавшись, пока она закроет за собой дверь, подошла к старику. — Она имеет право жить здесь, в ее сыне течет нечистая кровь, а значит, его место тут.

— Согласен, — он иронично посмотрел на меня. — Слушаю тебя, и сердце радуется. Сама понимаешь, ей, как и тебе в свое время, нужно разрешение седого демона. «Грин карта», иначе придется депортировать, — старик продолжал улыбаться, но мне очень не нравилось то, что я видела за этой улыбкой, то, что он сам хотел мне показать, еще один жалельщик на мою голову.

— Отправьте запрос, — я села на диван, — или вам и на это требуется разрешение?

Я устала, я была зла и раздражена, я ожидала много, но того, что Милу не пустят на стежку, даже не приходило в голову. Ирония судьбы, когда я стараюсь вывести человека из нашей тили-мили-тряндии, так все прямо таки жаждут оставить дорогого гостя у себя, желательно навсегда, а как я сама привела, так выгоняют, поправ собственные же законы.

— Отправлю, — не обращая внимания на мое ворчание, ответил Семеныч, — даже если в этом нет смысла.

— Отправьте. — Теперь мои слова больше походили на просьбу.

Ведьмак встал и направился к выходу.

— Что происходит, а? — спросила я в спину голосом маленькой девочки. — Семен Евгеньевич, вы знаете, что происходит?

— Знал бы, не отправил вас за медальонами. — Он открыл дверь. — Черт бы с ними и с деньгами. Сергей поправится и ладно, а теперь…

— Что? — Я даже привстала. — Что теперь?

— Не знаю, — старик развел руками и уже на пороге, прежде чем выйти, добавил: — но на меня не рассчитывай.

Оптимистично, я аж зажмурилась от открывшихся перспектив.

До вечера мы пытались наладить нехитрый быт. Игорь с тех пор как оказался на стежке вел себя гораздо спокойнее, или все дело в том, что Мила перестала изводить себя мыслями. Если пара слезинок и скатывались по ее щеке, то уже без надрыва. Грусть и сожаление, ну и немного страха перед неизвестностью. Немного. Поэтому вечером, когда мальчик давно уже спал, мы с Милой все еще сидели за столом. Я уступила ей с сыном спальню, намереваясь занять диван. Мы пили чай и говорили. Я рассказывала, она слушала. Нет, не про свою жизнь, такую слезливую мелодраму под чай не осилишь, как минимум под коньяк.

Я рассказывала про нашу тили-мили-тряндию, про Северные пределы, про стежки, соединяющие миры, про точки проколов — переходов, про нечисть: ведьмаков, бесов, демонов. Про время и про безвременье. Я хотела, чтоб она знала, на какой мир меняет привычный, чтобы она, если понадобится, сделала этот выбор с открытыми глазами, а не как я — «в омут с головой», а там будь что будет. Рассказывала про закон, который должен обеспечить ей относительную безопасность, про карантин, которому подвергаются все переселенцы. Новым жителям запрещается покидать стежку целый год. Когда возвращаешься к людям, там проходит десять лет. Исчезают друзья, умирают родители, кто-то спивается, кто-то уезжает в неизвестном направлении, кто-то не хочет тебя видеть никогда, а кому-то тебе самому стыдно показаться на глаза. За десять лет мир меняется, становится чужим, и тебе уже не хочется в него возвращаться.

Я рассказывала обо всем, не боясь напугать или оттолкнуть, жалея лишь об одном — в мое время не нашлось никого достаточно честного, чтобы так же поговорить со мной. Я набила много шишек и синяков, ошибок, которые уже не исправить, как бы сильно ни было сожаление, как сказал Веник: «Уже немного поздно». Надеюсь, Миле повезет больше, какое бы решение она ни приняла. Какое бы решение ее ни вынудили принять.

Засиделись мы под утро, чай булькал в животе и настойчиво звал в туалет. Мы даже нашли в себе силы посмеяться, пытаясь угадать, к какому виду нечисти относится отец Игоря Тимур, а теперь, соответственно, и сам ребенок, мнения разделились. Мы были оптимистичны, мы даже строили планы. Мы не стали за эту ночь близкими подругами. У нас было что-то общее, и нас это устраивало. Я хотела помочь ей, она могла безбоязненно принять эту помощь — это ли не высшая степень доверия? Утро все расставило по своим местам. Плохое предчувствие не подвело ни Семеныча, ни Милу, жить ей действительно оставалось не дольше, чем до полудня. На этот раз обошлись без наркомана.

Разбудило меня ощущение чужого взгляда. Сквозь недолгий и спутанный сон прорваться к реальности удалось с трудом. Я открыла глаза и сразу закрыла обратно. Мысленно досчитала до десяти и открыла. Ничего не изменилось. На краю дивана сидел Кирилл. За столом перед включенным компьютером расположился Тём.