— Черт знает что, — пробормотала я.

— И я рад тебя видеть, — сказал Кирилл, и от звука его голоса что-то завибрировало внутри, что-то давно, как я считала, умершее.

Ветер никак не отреагировал, продолжая щелкать мышкой, будто был в комнате один.

Я рывком села и потерла лицо. Тут же пришла глупая мысль о том, что простенькая ночнушка не тот наряд, в котором стоит встречать собственного мужа. Я начала злиться, главным образом на себя.

— Вялый у тебя гнев, без направления. — Он склонил голову, меня тут же отбросило в прошлое. Я знала этот жест, я видела, как он делал это тысячи раз.

— Хочешь, возьму сковородку и направлю? — спросила я, вставая.

— Даже интересно посмотреть. — Кирилл тоже поднялся.

Дверь спальни была закрыта, и я молилась, чтобы так оставалось и впредь. Кирилл, конечно, это заметил и нарочно посверлил дверь взглядом. Я зажгла плиту и поставила чайник. Не то чтобы мне хотелось пить, но надо было чем-то занять руки, для многих женщин это вообще как рефлекс, я не исключение.

— Крепкий, черный, сладкий, — спросила я, доставая банку кофе, — или твои вкусы изменились?

— Что ты, я консервативен. Если уж пришлось по вкусу, стараюсь не изменять… хм, привычкам. — Он наконец отвернулся от спальни.

— Чем обязана? — спросила я, подавая чашку, а вторую ставя на стол перед охотником, тот даже головы не повернул.

— Мне нужен повод, чтобы войти в этот дом? — Он сделал глоток и поморщился, ага, кофе не ахти.

— Зачем? — Я так «искренне» изобразила радость, что он скривился, — я тебя три года ждала, глаз не смыкая, и чудо свершилось! Великий и ужасный под моей крышей! Что прикажете, повелитель? — Я склонилась в издевательском поклоне.

Если бы я не прожила с этим человеком десять лет, поправка «с притворяющимся человеком», а знала лишь по обрывкам разговоров и слухам, то уже валялась бы в ногах, вымаливая прощение за дерзость, и радовалась наличию головы на положенном месте, так как он мог смахнуть ее одним ударом, а потом, сменив залитую кровью рубашку, заняться делом.

Если бы я не прожила с ним десять лет, я бы не сказала и малой части того, что сказала. Этот мужчина знает меня лучше меня самой, знает, как быстро я вспыхиваю и как быстро остываю, а слова остаются. Захотел бы снять голову — давно бы снял. Прошло уже секунд тридцать тишины, а она все еще была при мне.

Но он сделал кое-что похуже, отчего мне резко расхотелось острить. Только что он стоял передо мной, а через удар сердца уже оказывается за спиной и, обхватив рукой за талию, притягивает к себе. Я не вижу его лица, но чувствую тело. Это было еще лучше, чем я помнила. Святые, лучше бы наоборот.

— А если я действительно прикажу? — Голос стал вкрадчивым.

Теплое дыхание на шее, сильные руки и губы, оставляющие огненный отпечаток на плече, там, где хлопковая ткань ночной рубашки съехала в сторону.

Тём как-то сказал, что может сделать со мной все что угодно. Наверное, он прав. Но есть мужчина, который сделает со мной все, что придет в его дурную голову, а я буду благодарить его за это.

Мила? Игорь? Я пыталась уцепиться за эти имена, вернуть контроль над собственным телом, не замечая, как продолжаю все сильнее прижиматься к этому знакомому до последней черточки чужаку.

Тём отбросил мышку и обернулся. Я дрожала. Его ноздри были раздуты, в глазах горели огни, но не красные, а желтые. Не ярость, не предвкушение охоты, не жажда крови, что-то другое. Глядя в них, в их чуждую глубину, я и очнулась. Я в своем доме, в гостиной, постанывая, прижимаюсь к мужчине, который без колебаний оставил меня три года назад, отобрал дочь. Я прижимаюсь к нему на глазах другого хищника, полуодетая, без стыда и стеснения.

Я почувствовала, как горячая краска залила лицо. Я вспомнила о Миле, об Игоре, о том, что этот мужчина ушел от меня, забрав Алису. Сейчас он пришел забрать Игоря, еще одного ребенка у еще одной матери. Будет смешно, если он и есть таинственный Тимур. И горько. Стыд смешался с отвращением к себе.

— Раскаяние — это не так интересно, — протянул Кирилл, отпуская меня.

Тём, получивший молчаливую команду, тут же отвернулся.

— Зачем ты пришел? — Голос звучал хрипло. — Не за этим же?

— Не заставляй меня доказывать обратное, — любезно ответил он. Снова взяв со стола кружку, охотник дернул головой. — Мне тут подали прошение на переселение. Решил лично озвучить твоей гостье ответ.

— И какой? — Я, не удержавшись, посмотрела в сторону спальни, за дверью было тихо.

Будь это простое согласие или простой отказ, он бы не пришел. Ни ради нее, ни ради меня. Я уже давно не тешу себя иллюзиями, давно перестала считать любовниц, слухи о которых разносятся по нашей тили-мили-тряндии быстрее ветра, давно кончились слезы, ушли мечты, оправдания, что я придумывала для него, казались смешными.

— Зависит от того, насколько она хочет жить.

Мы стояли друг напротив друга, глаза в глаза, мои ореховые против его голубых. Я знала, о чем должна спросить, знала, что ответ мне не понравится.

— Очень хочет. — Я обхватила себя руками.

— Тогда все отлично, — он улыбнулся, правда, глаза остались ледяными. — Все, что от нее требуется, это отказ от сына. С нее — отказ, с меня — разрешение.

— Это невозможно.

— Отец заберет ребенка в любом случае. Ты знаешь наши законы.

— Он не твой? Не ты его отец? — Мой голос дрогнул.

— Ревность? Я польщен. И разочарован. Со своим ребенком я буду с момента, когда он впервые откроет свои глаза, и до того, как закроет мои.

Я выдохнула, только сейчас заметив, как сильно сжала кулаки в ожидании ответа. Что ж, уже лучше. Я бы не перестала помогать Миле в любом случае, но так на самом деле легче. Кирилл молчал, глядя в пространство перед собой.

— Значит, так, — он схватил меня за подбородок, рывком поднимая голову, — даю вам время до полудня. На поцелуи, сопли, слезы. Затем она должна отнести ребенка старику. Это и будет ее отречением, ни громких слов, ни подписей на бумагах. Взамен получит разрешение жить здесь. Хочет — пусть остается, хочет — убирается к людям. Ее в любом случае не тронут, я распоряжусь.

— Нет. Никто не посмеет поднять на нее руку, ребенку месяц. Я знаю наши законы.

— Думаешь? Даже если на кону будущее рода?

— Не понимаю тебя.

— Знаю, — он небрежно провел пальцами по щеке, — иногда я жалею об этом.

На мгновение он прижался лбом к моему лицу и отступил. Я ждала холода, равнодушия, высокомерия, даже похоть в какой-то мере была ожидаема. Но эта мимолетная ласка не вписывалась ни в одну из реальностей: ни в его, ни в мою.

Я растерялась. Кирилл отвернулся. Тём встал и пошел к двери. Разговор окончен.