— Ты что, шутишь?

— Как далеко ты можешь прыгнуть?

Я уставился на нее:

— Что?!

Она протащила меня через приемную, мы шли рядом, прижавшись друг к другу, и подобрались к краю разбитого окна. Она ни на секунду не выпускала автомат из рук, он был приставлен к моей спине. Ветер развевал полы моего смокинга и трепал волосы, а раненая нога горела, словно в огне. Где-то позади нас копы продолжали орать все ту же чушь, снова и снова, как их учили делать в подобных ситуациях, когда плохое меняется на худшее.

Мне удалось вытянуть шею и посмотреть вниз, через край, на Манхэттен.

— Я не собираюсь этого делать! — прокричал я.

— У нас нет выбора.

— Ты шутишь, да?

— Нет, Перри.

— Я не буду прыгать.

— Тогда ты умрешь.

Я кивнул в сторону черного провала за окном сорок седьмого этажа.

— А прыгнуть туда — это, по-твоему, не значит умереть?

Гоби подтолкнула меня к краю, и на секунду я действительно ощутил пустоту, затягивающую меня. Потом я почувствовал, что там, внизу, что-то есть и оно приближается — огромное, шумное, закрывающее собой городские огни. Это что-то было больше, чем мой отец, больше, чем колледж, это было так, словно последние секунды моей жизни ждали меня здесь все время, всегда. И теперь, когда это нечто появилось, у меня не было выбора, встречаться с ним или нет. Я вглядывался в пустоту, окружающую здание, и именно в этот момент, вдруг, откуда ни возьмись, появился вертолет.

— Приготовились! — скомандовала Гоби.

Вертолет приближался и шел на снижение.

Гоби обхватила меня обеими руками и прыгнула.

Если бы вам оставалось прожить всего один день, как бы вы прожили его и почему?

Университет Южной Калифорнии

С громким ударом мы ввалились в вертолет. Я ничего не слышал, но сразу же понял, что больше не падаю вниз. Я несколько раз перекатился через бок, ударяясь о какие-то предметы; боль в ноге взрывалась от каждого прикосновения. Я хотел закричать, но не мог. Не хватало дыхания.

Когда мне наконец удалось вдохнуть, воздух оказался холодным, пропитанным запахом нагретой кожаной обивки и выхлопными газами дизеля. По обеим сторонам от меня виднелись изогнутые стены и четыре откидных бежевых сиденья; свет был тусклым. Рядом с сиденьями болтались ремни безопасности и были приделаны ручки с выемками для стаканов. В последний раз обернувшись, я увидел промелькнувший в проеме вертолета удаляющийся от нас небоскреб с разбитым окном; вертолет повернул, дернулся и полетел ровно, с мерным шумом, пульсирующим звуком вращающихся лопастей, попадавшим в ритм стуку моего сердца.

Я подтянул больную ногу к себе, крепко обхватив руками пропитанную кровью ткань брюк, и взгромоздил ее на одно из кресел, прямо рядом с Гоби. Она сидела, подавшись вперед, и, отвернувшись от меня, вглядывалась в окно. Я осмотрел свое колено. По крайней мере, кровотечение остановилось, осталась только рваная рана, и, хотя нога причиняла такую боль, какую я еще никогда в жизни не испытывал (включая удаление аппендицита пять лет назад), я понимал, что, возможно, смогу даже встать. Я встал на здоровую ногу, молясь о том, чтобы потерять сознание от боли, но этого не случилось.

Я наклонился и увидел спину пилота, подсвеченную лампочками на панели, потом снова посмотрел на Гоби.

— Кто управляет вертолетом?

Она не шелохнулась.

— Гоби.

Она по-прежнему не шевелилась и не отвечала, и я повернулся к ней и взял ее за руку, очень сильно сжав. Она тихо застонала и уставилась на меня немигающими зелеными глазами, на которые падали растрепанные, все в запекшейся крови, пряди волос. Она дышало хрипло, словно загнанная лошадь. Взгляд ее был мутным и отстраненным.

Потом она вдруг улыбнулась, словно только что узнала меня.

— Перри.

— Ну, как ты?

— Неплохо. — Она кивнула. — Я просто очень устала.

— Да, — сказал я, — ранение в грудь — это, конечно, просто усталость.

— Ничего серьезного.

— Что за чушь!

Я вслушивался в ее дыхание, оно становилось все более хриплым и свистящим, все было очень плохо.

— Гоби…

— Со мной все будет в порядке, Перри. В лифте я вколола себе еще одну порцию адреналина. Мне приходилось выживать в ситуациях и похуже.

— Гоби, послушай, ты не можешь все время колоть себе адреналин, тебе нужна серьезная медицинская помощь.

— И я ее получу, как только мы прибудем в пункт назначения.

— А куда мы летим?

Я выглянул из окна и посмотрел сверху на Манхэттен, распростертый под нами.

— Мне почему-то кажется, что эта штуковина не долетит до Литвы.

— Пилот — мой друг. Я договорилась с ним заранее, на всякий случай. Он вытащит нас отсюда.

— Куда?

Она поморщилась:

— Ты всегда задаешь так много вопросов?

— Мой учитель по юриспруденции говорит, что это признак жажды знания.

— Перри?

— Что?

— Скажи, ты… — еще один свистящий выдох, — …ненавидишь меня?

— Ненавижу тебя? — Я заморгал, глядя на нее. — Только из-за того, что ты протащила меня через весь Нью-Йорк и сделала соучастником пяти убийств, а потом подстрелила меня? — сказал я. — За что же мне тебя ненавидеть?

— Мы могли бы попробовать начать все сначала.

— Боюсь, для этого уже немного поздно.

— Мне жаль, что так случилось с твоим отцом.

— Он оправится. Пуля только поцарапала его.

Я опустил взгляд на свое колено и постарался не думать о том, как тяжело ей сейчас бороться за каждый вдох. Отчего-то мне показалось, что мы оба могли пострадать серьезнее.

Гоби долго ничего не говорила. Огни Манхэттена оказались далеко внизу и позади, мы направлялись на север. По салону начал циркулировать теплый воздух, и я почувствовал, как мои мышцы начинают расслабляться. Отток адреналина прошел по всему телу с головы до пят.

— Серьезно, Перри, — произнесла Гоби, и голос ее звучал словно издалека. — Что бы ни случилось, я надеюсь, ты добьешься всего, чего хочешь. Ты этого заслуживаешь.

— Ну-ну, — сказал я, отворачиваясь, — спасибо.

— Правда, Перри, все, что случилось сегодня, было нелегко, но это должно было случиться. Без тебя я бы не справилась.

Она протянула руку и провела ладонью по моей щеке; ее ладонь была холодной и влажной.

— Моя сестра тоже поблагодарила бы тебя.