— Знаешь, скажи спасибо, что твоя курочка откинулась, а то бы ей было больно смотреть, как ты мучишься.

Но Равику, непонятно почему — может, ему на эту курочку было наплевать, — совершенно безразлична ее реакция. Думает, наверное, только о себе. Дышать становится тяжело: запах крови, пороха… Приходится приоткрыть окно. Надеюсь, это не страшно: вид из окна никудышный, прямо в стену.

Возвращаюсь, наклоняюсь над Душаном. Он весь в пене, не может усидеть на месте, вертится во все стороны, прижимает свободную руку к ноге. Рана на голове кровоточит, но, несмотря на кляп, в уголках губ собирается слюна. Я хватаю его за волосы — а как еще привлечь внимание человека?

— Послушай, толстячок! Я не собираюсь тут ночевать. Даю тебе возможность высказаться и рассчитываю на понимание, потому что в такой час я могу легко потерять терпение. Я не спал два дня, и если ты меня любишь, то быстро ответишь на мои вопросы. И тогда все спокойно отправятся спать — твоя курочка, ты и я, все. Понял?

Французский Равика всегда оставлял желать лучшего, синтаксических ошибок было просто немерено, не говоря уже о лексических. Поэтому, чтобы донести до него, что ты хочешь, необходимо выражаться прямо: простые слова, убедительные жесты. Так, в подтверждение своих недвусмысленных слов я вонзаю охотничий нож в то, что осталось от его лодыжки, нож перерезает остатки связок и мускулов, и вот ступня уже валяется на полу. Конечно, когда он будет съезжать с квартиры, за дыру в полу ему вкатают штраф, но что поделать? Несмотря на кляп, Равику удается заорать, он изгибается во всех направлениях, как червяк, а свободной рукой бьет по воздуху, как бабочка крыльями.

Теперь, думаю, главное он понял. Пусть немного переварит информацию и подумает, что к чему. Однако пора переходить к дальнейшим объяснениям:

— Понимаешь, я с самого начала не давал согласия на то, чтобы Афнер брал еще кого-то, ты тоже считал, что двое лучше, чем трое. О чем тут говорить — так доля больше, это очевидно. — (Равик смотрит на меня сквозь слезы, плачет он не от горя, а от боли, но я знаю, что попал в цель.) — Но поскольку ты кретин, каких мало… Да, Душан, да! Ты настоящий кретин! Зачем еще Афнеру было тебя выбирать? Ну конечно, потому что ты идиот! — (Лицо Равика искажается страданием, похоже, лодыжка его действительно достает.) — Ну так вот, ты помогаешь Афнеру меня обмануть, но и тебя тоже обманывают. Что и следовало доказать: ты, Душан, кретин, каких мало.

Судя по всему, Равика мало заботит сейчас повышение его IQ, большую озабоченность вызывает у него собственное здоровье, он пересчитывает свои ноги-руки. И правильно делает, потому что совершенно ясно: я начинаю нервничать.

— Думаю, Афнера ты не искал. Слишком уж опасный тип, ты мордой не вышел требовать у него по счетам, и тебе это известно: мордой ты не вышел. Кроме того, на тебе висело убийство, и ты предпочел заныкаться. Но мне-то Афнер нужен. И ты скажешь все, что поможет мне его найти. Как вы там между собой договаривались? Как все происходило? Ты скажешь все, что тебе известно, понял?

Мое предложение не лишено резонов. Я вынимаю у него кляп изо рта, но его взрывной характер тут же дает о себе знать: он орет что-то, чего я не могу понять. Хватает меня за воротник свободной рукой, а хватка у этого кретина крестьянская, сильная, я еле вырвался. Вот что значит быть доверчивым человеком.

И тут он плюет в меня.

В таком контексте то, что я делаю, становится совершенно понятно, он сам вынудил меня своим недружественным поведением.

Я отдаю себе отчет, что это нехорошо. Но я хотел показать свое хорошее воспитание, а Равик — деревенский неуч, нашел я тоже, перед кем метать бисер. Он слишком страдает, чтобы оказать настоящее сопротивление, слабак, в общем. Я валю его на пол двумя ударами ноги в голову и, пока он пытается вытащить из своей ноги нож, нахожу то, что мне надо.

Его девка лежит на этой вещи. Тем хуже, одним рывком вытаскиваю из-под нее одеяло (кем же нужно быть, чтобы под таким одеялом спать), она скатывается на пол и оказывается на животе с наполовину задранной юбкой. Ноги у нее худые и белые. Кололась она и в вену под коленками. И без меня бы скоро сыграла в ящик.

Оборачиваюсь именно в тот момент, когда Равику удается вытащить нож из своей лодыжки. Да у него просто лошадиная силища!

Я всаживаю ему пулю в колено — реагирует он очень шумно, если можно так выразиться. Его буквально отрывает от пола, он орет, но прежде, чем он очухивается, я накрываю его одеялом и сажусь сверху. Ищу, как лучше сесть, чтобы он не задохнулся, он мне нужен, он должен сконцентрировать внимание на том, о чем я спрашиваю. Но заткнуть его нужно.

Я подтягиваю к себе его руку. Когда сидишь на нем сверху, создается впечатление, будто тебя качает, то ли ты на деревенском празднике, то ли на родео… Беру свой охотничий нож, укладываю руку Равика на пол. Да что ж он так рыпается, зверюга, как будто я на серьезной рыбной ловле и подтягиваю к себе двухсотфунтовую рыбину.

Сначала я отрубаю ему мизинец. На уровне второй фаланги. Обычно нужно время, чтобы попасть точно в сустав, но с Равиком не до тонкостей. Я просто рублю, что с эстетической точки зрения отвратительно.

Я уже готов биться об заклад, что в течение получаса мой толстяк скажет все, что мне нужно. Задаю ему вопросы, но скорее формальные, потому что он еще недостаточно сконцентрировался, а кроме того, учитывая одеяло и то, что я на нем сижу, а также лодыжку и колено, его французский оказывается все дальше от идеала.

Теперь очередь за указательным. Да что же он так брыкается, не придется ли мне идти к врачу?

Если интуиция меня не подводит, еще немного, и Равик сообщит мне нечто очень печальное.

Значит, нужно действовать через девицу. Другого выхода нет. Логично: теперь ей придется со мной сотрудничать. Я не люблю, когда обманывают мои надежды.

17 часов

— Верховен!

Даже никакой не «майор». Предельно раздражена. Никаких предварительных переговоров, тут уж не до вежливости. Дивизионный комиссар Мишар не знает, с чего начать, — слишком много у нее накопилось. И начинает по сложившейся традиции:

— Вам необходимо отчитаться…

Людям без воображения иерархические законы всегда помогают.

— Вы говорили судебному следователю о «точечной операции», мне вы подали уже блюдо под соусом «трех точек», а на самом деле прочесали пять округов… Вы что, надо мной смеетесь?

Камиль открывает было рот, но Мишар будто по телефону видит это и тут же его обрывает:

— Как бы то ни было, можете прекратить свою демонстрацию силы. Это уже ни к чему.

Проиграл. Камиль прикрывает глаза. Он сразу взял третью скорость, и вот в нескольких метрах от цели его подсекли.

Луи рядом, он оглядывается и поджимает губы. Он тоже все понял. Камиль пальцем показывает ему, что дело швах, а рукой дает знак отзывать людей. Луи тут же берется за мобильник. Чтобы понять, что происходит, достаточно взглянуть на лицо майора. Стоящие рядом с ним коллеги опускают голову, делая вид, что расстроены: теперь, конечно, крику не оберешься, но они неплохо оттянулись, и некоторые заговорщицки, расходясь по машинам, подмигивают Верховену. Камиль в ответ разводит руками.