На пути к Пскову все же застигли дожди, и едва ли не полдня карета ползла по размытой, обратившейся в черное месиво дороге. Кучер отрывисто бранился, грозил кулаком тучам, облепившим небо, и отчаянно хлестал лошадей.

Но после полудня вдруг показалось солнце, тучи разошлись, и сделалось очень тепло, так тепло, что земля стала быстро просыхать, от густой травы и деревьев пошел легкий пар.

Дорога тянулась теперь через негустую смешанную рощу. Часто попадались поляны, заросшие мелким кустарником и покрытые цветами.

Вдруг раздался скрип, и карета опять накренилась на бок. Ее заднее колесо засело в глубокой рытвине.

С козел донесся злой голос кучера, и послышались звучные хлопки кнута по крупам лошадей.

Огюст открыл дверцу и крикнул кучеру:

– Не убей бедную скотину! Слез бы и толкнул сзади, а я бы вожжи взял!

Кучер, не понявший, разумеется, ни слова, повернул голову и рявкнул в ответ что-то вроде:

– И так уже с лошадей шкуры сдираю! Невтерпеж ему, экий барин! Вот слезь да пихни сзади карету-то!

Огюст понял не все, ведь, готовясь к поездке в Россию, только начал учить русский язык.

– Что он тебе говорит? – полюбопытствовала Элиза. – Ты хоть что-то понял?

– Понял, что меня обругали, – отозвался Огюст, закрывая дверцу.

В это самое время за деревьями, хороводом окружившими небольшую поляну, посреди которой застряла карета, послышался звук рога и собачий лай, а затем донесся выстрел и за ним другой.

– Охота, кажется, – сказала Элиза, с интересом выглядывая в окно, но пока что за окном ничего не было видно.

Кучер наконец слез с козел и принялся ломать ветки с ближайшего куста, чтобы затолкать их под колесо. Покуда он это делал, шум охоты приблизился, и вдруг совсем рядом хлопнул еще один выстрел, а за ним раздался истошный вопль, и на поляне появилось существо, которое в первый момент смотревшие из окна кареты готовы были принять за преследуемого зверя…

Из-за деревьев это существо выскочило почти на четвереньках, скользкая трава уходила у него из-под ног, заставляя спотыкаться и хвататься руками за землю. Потом бегущий выпрямился и помчался через поляну, шатаясь и скользя. Огюст и Элиза успели заметить только развевающиеся лохмотья его одежды и лохмы светло-каштановых волос над темным перекошенным лицом.

За ним на поляну выскочил второй человек, тяжелый и коренастый, в высокой шляпе и с ружьем в руке. Рыча, как гончий пес, он стремительно настигал первого.

– Что это такое, Анри? – испуганно вскрикнула Элиза. – Он его, кажется, убить хочет!

В этот момент преследуемый подлетел к карете, застрявшей в дорожной колее, и, в ужасе ничего не видя перед собою, всем корпусом врезался в нее. Его сразу отбросило назад, тотчас подоспел его преследователь и прикладом ружья что есть силы ударил беглеца между лопаток. Тот коротко ахнул и, ткнувшись лицом и грудью в дверцу кареты, начал сползать на землю. Но ударивший все с тем же рычанием схватил его свободной рукой за встрепанные волосы и, дернув к себе, с силой толкнул лбом в медную обивку дверцы.

У жертвы вырвался короткий крик, сразу перешедший в хриплый стон, потому что преследователь, не выпуская его волос, принялся яростно и размеренно колотить его головой о дверцу кареты…

– Анри!!! – дико закричала Элиза, дергая дверцу и от испуга забывая повернуть ее ручку.

Огюст, в первый миг оторопевший, тотчас очнулся, мгновенно распахнул дверцу с другой стороны, выскочил из кареты и, обогнув ее, сзади накинулся на убийцу. Он схватил его за руку и, что есть силы стиснув ему кисть, заставил разжать пальцы и выпустить жертву. Перед молодым архитектором мелькнул свирепый оскал звериной рожи, и затем в лицо ему хлынул поток ругани, из которой он не понял ни единого слова.

Огюст оттолкнул от себя убийцу, и тогда тот в ярости замахнулся на него прикладом.

– Посмей только, негодяй! – закричал Монферран. – Если ты бьешь человека, будто скотину, то не воображай, что всякого легко ударить!

– А-а-а! – воскликнул свирепый господин, ставя ружье прикладом на землю и упирая руки в бока. – Фра-а-ан-цузик! Завоеватель!

И затем продолжал на плохом французском:

– А какого, позвольте, дьявола, мсье, вы ко мне лезете?! Кой черт меня за руки хватаете? Я на своей земле, я тут хозяин! Я помещик Антон Сухоруков, столбовой дворянин!

Такое заявление не удивило Огюста. Он и так уже догадывался, что перед ним не мужик и не пьяный разбойник.

– На вашем месте я не хвалился бы благородством крови, мсье! – сквозь зубы проговорил Монферран. – Вы ведете себя по-скотски. Взгляните, что вы сделали с человеком!

Жалкая фигура в грязных лохмотьях безжизненно валялась на земле возле кареты. Лоб упавшего был в крови, струйки крови текли у него из носа и изо рта.

Сухоруков засмеялся.

– «С человеком»! – повторял он весело. – Ха! «С человеком»! Это тебе он, может, человек, а мне он холоп, раб! Я его, дурака поганого, давно убить собирался, вот теперь и убью, чтоб зря и мякины не жрал! Этот ублюдок мне пыж в ружье неверно загнал!

– И за это у вас убивают, мсье Сухоруков?! – вскричал Огюст, и в его голосе смешались гнев и насмешка.

– У нас хозяева есть для мужичья! – взревел помещик. – А у вас болтают много и революции делают! Вам тут что понадобилось, мсье болтун?! Катитесь в свою Францию, а не то, так к своему Наполеону!

Огюст сдвинул брови и в бешенстве сжал кулаки.

– Осторожнее, мсье! – произнес он. – Я тоже дворянин и так разговаривать с собою не позволю!

– А мне плевать, кто ты! – Сухоруков и в самом деле сплюнул и вскинул свое ружье. – Вот холопа пристрелю и разберусь с тобой…

Огюст хотел вновь схватить помещика за руку, ибо тот уже взвел курок и направил дуло на упавшего, но Сухоруков вдруг сам опустил ружье и ошарашенно отшатнулся: вороненая сталь ствола коснулась груди женщины.

– В меня стреляй, мерзавец! – крикнула Элиза, распахивая накидку и указывая на свою грудь, лишь наполовину скрытую батистовым кружевом, будто пена обрамлявшим глубокий вырез платья.

– Фу ты, леший! Ведьма! – по-русски рявкнул Сухоруков.

– Элиза, отойди! – В испуге Огюст встал между нею и помещиком.

– Не отойду! – Она задыхалась, лицо ее горело. – Анри, скажи ему, чтоб он не смел так истязать человека!

– Вот что, мсье, как вас там, я не знаю! – резко бросил Сухоруков. – Проваливайте с моей земли, не то я живо кликну моих охотников, и они вам укажут отсюда дорожку, как в двенадцатом году! Понял, пожиратель лягушек?! Вон! И уйми свою даму!