Жерар виновато рассмеялся.

— Что ж, пойдем на вокзал? Чтобы драться? Oui?

— Возможно, чтобы драться, — ответила Анастасия. — Если повезет, чтобы просто послушать. — Она повернулась к Софи: — Жерар хорошо умеет слушать.

Маттео это нисколько не задело.

— Это правда, — кивнул он. — Слушать не каждый умеет. Животные умеют. Большинство людей — нет. Им только кажется, что они умеют слушать.

— Я могу услышать, как играют на губной гармошке в классе вниз по течению реки, — похвастался Жерар.

— Это невозможно! — воскликнула Софи.

— Еще как возможно, — возразил Жерар. — Просто необычно.

Шептаться было невежливо, но другого выбора не оставалось. Софи отвела Анастасию в сторонку и сложила ладони рупором вокруг ее уха.

— Он правду говорит? — спросила она. — Или просто хвастается? Это ужасно важно. Он понимает, насколько это важно?

Жерар рассмеялся. В темноте сказать было сложно, но Софи показалось, что он покраснел.

— Да, он говорит правду, — сказал он. — И да, он все понимает. Шептаться рядом со мной бесполезно. Я об этом слухе не просил — он мне только спать мешает. Приходится затыкать уши желудями. Но это правда. Думаю, это все потому, что я живу на церкви.

— Он еще поет, — добавила Анастасия. — Каждую ночь, когда все уходят, он поет все гимны.

Маттео нахмурился.

— Я ведь говорил, что он поет. Разве нет, Софи?

Анастасия закатила глаза.

— Мальчишки. Он не просто поет. Когда он поет, это словно первый снег. Спой что-нибудь, Жерар.

— Non, — поморщился Жерар.

Сафи постучала себя по груди, протянула к нему руку и наклонила голову.

— Пожалуйста, Жерар, — попросила Софи. — Всего одну песню. На удачу.

— Ach, d'accord, — согласился Жерар. — Ладно. Но только половину песни.

Он огляделся и лизнул палец, чтобы проверить, куда дует ветер. Затем прочистил горло.

Первые ноты были такими чистыми и звонкими, что по спине у Софи пробежали мурашки. Жерар пел по-французски, но точно исполнял не христианский гимн. Под эту песню хотелось встряхнуть юбкой и пуститься в пляс с любимыми людьми. Софи хотелось закружиться на месте. Ей до боли хотелось найти маму.

Когда Жерар остановился, воцарилась тишина. Умолкла даже река.

Потом Софи и Анастасия возликовали. Они хлопали в ладоши и топали по крыше собора. Сафи улюлюкала. До этого Софи не слышала из ее уст ни единого звука.

Маттео прочистил горло.

— Если бы вы не пытались разбудить святых своим шумом, — сказал он, — вы бы услышали, что часы пробили полночь. Если мы хотим быть на вокзале к двум, нам пора идти.

— Почему к двум? — спросил Жерар. — Это самое время для вокзальщиков. Лучше пойти позже.

— В два Софи услышала музыку, — пояснил Маттео. — Я понимаю, надеяться особенно не на что, но это лучше, чем ничего.

— Это возможность, — тихонько сказала Софи, чтобы никто больше ее не услышал. — А возможности нельзя обходить вниманием.

Они добрались до вокзала около двух часов ночи. Чем дальше они отходили от Нотр-Дама, тем ниже становились крыши. Все не на шутку волновались.

Дважды им пришлось переходить дорогу между зданиями. Маттео, Жерар и Сафи перепрыгнули с кедра на фонарный столб, а затем без труда зацепились за водосточную трубу на доме напротив. Анастасия и Софи спустились вниз по водосточной трубе, перебежали дорогу и поднялись по трубе на крышу следующего здания. На трубе через равные интервалы находились упоры для рук, но ничто так не давало понять, как темно в темноте, как подъем по трубе среди ночи.

На крыше школы вся пятерка сделала передышку. Ребята сели квадратом, настороженно смотря по сторонам. Софи села чуть в стороне от них, затаила дыхание и принялась молиться. «Прошу, пожалуйста, позволь мне ее найти», — шептала она себе. Сердце едва не выпрыгивало у нее из груди, но слова в ночи казались слишком пустыми и ничтожными. Софи сжала кулаки и села на них.

Прошел час. Софи начинала терять терпение. Все молчали. И не шевелились.

Наконец Софи прошептала:

— Можно задать вам вопрос?

Маттео недовольно заворчал.

Жерар сказал:

— Конечно. Какой?

— Что происходит, когда ребята с крыш вырастают?

— Ох! — удивился Маттео. — Я-то думал, ты спросишь о туалетах.

— В основном они спускаются на землю, — ответил Жерар, — но ведут дикую жизнь. Взрослым дикую жизнь вести проще, чем детям.

Анастасия фыркнула — высокомерно, как Клеопатра.

— Особенно, — сказала она, — если тебе повезло родиться мальчиком.

— А другие были? — спросила Софи. — Раньше?

— Нет, — ответила Анастасия, а Маттео как раз сказал: «Да».

— Да, — повторил он. — Я так думаю. Вот это я нашел на своей крыше, когда туда перебрался. — Он вытащил из кармана маленький ножичек, тяжелый, богато украшенный. — Видишь рукоятку?

Казалось, ножичку лет сто. На рукоятке были видны бороздки для пальцев. Оставившая их рука была даже меньше ладошки Софи.

— Чей он? — спросила она.

— Какого-то паренька, — пожал плечами Маттео. — И умного при этом. Я нашел его завернутым в веревку. Ножи лучше всего хранить в веревках. Это не каждый знает.

— Ты не пытался его разыскать? — Софи решила, что она бы на его месте точно попыталась разыскать хозяина ножика. — Почему он за ним не вернулся?

— Non. На нем был сантиметровый слой ржавчины. Должно быть, он лежал там многие годы.

— Как думаешь, что случилось с его владельцем?

Маттео пожал плечами.

— Может, его поймали. Может, он отправился на юг. На юге солнце жарче, а народу меньше.

— Как думаете, сколько детей живет на крышах? — спросила Софи.

— Уж точно больше десяти, — ответил Жерар. — Но меньше сотни при этом.

Девочки закивали. Сафи показала десять пальцев, затем сжала кулаки и раскрыла их снова.

— Думаю, она права, — согласилась Анастасия. — Двадцать или тридцать. Порой я вижу тени. Кажется, кто-то живет на Лувре.

Они снова замолчали. Прошло два часа. Софи сидела, навострив уши.

Вокзальщики не появлялись. Музыки тоже не было. К пяти часам утра Софи замерзла и устала. Она готова была разрыдаться.

— Пора идти, — сказал Маттео, встал на колени и отряхнул попу. — Солнце встает.