Шарко заинтересовался. Он встал, заложив руки за спину, и подошел к витрине поближе.

– Мне кажется, они совершенно одинаковые, вот только крылья у одной скорее белые с черным узором, а у другой – черные с белым.

– Точно. Так вот, комиссар, в девятнадцатом веке в Англии преобладали светлые пяденицы. Днем эти бабочки были незаметны на стволах берез, и это сохраняло им жизнь. Именно потому, что птицы не видели их, а стало быть, и не ели, бабочек с серо-белой окраской крыльев с темными пятнышками стало большинство. Скажете, черные пяденицы незаметны ночью? Да, так, только ведь ночью и светлые особи не очень заметны – в темноте!

– А что? Логично. То есть лучше было родиться на свет белой пяденицей, чем темной…

– Да. И если бы ничего не произошло, черные пяденицы так бы все и вымерли. Поскольку они оказались хуже приспособлены к окружающей среде, более уязвимы и генетически менее конкурентоспособны, естественный отбор по идее неизбежно отбраковал бы их, исключив из живущих на нашей планете видов.

– Ага, как тех самых хромых уток…

– Совершенно верно. Однако шло время, и энтомологи заметили, что светлые березовые пяденицы встречаются все реже и реже, зато темных становится все больше. И за сто лет картина полностью переменилась: в наши дни превалируют черные бабочки.

Жаспар тоже поднялась, подошла к Шарко, встала рядом с ним. Комиссар, глядя на ее отражение в витрине, заметил, как заблестели глаза приматолога.

– Ну, скажите теперь, почему же принципы естественного отбора так изменились?

– Надеюсь, вы мне это скажете.

– На естественный отбор повлиял человек! Индустриальная эра принесла в Англию проблемы, связанные с загрязнением воздуха. В лесах вокруг промышленных городов стволы берез чернели от копоти, с них исчезали лишайники. В подобных условиях светлым бабочкам было все труднее и труднее выживать, их окраска переставала быть покровительственной, а вот темная, черная такой становилась. Перед вами типичный пример влияния деятельности человека на естественный отбор: если сейчас темные пяденицы оказались лучше приспособленными к окружающей среде, если они могут свободно размножаться, и их стало неизмеримо больше, чем светлых, – «виноват» в этом только человек.

– Вы хотите сказать, что индустриализация, человек способны менять выбор природы? И даже, получается, имеют по сравнению с естественным отбором какие-то преимущества?

– Да, совершенно верно, причем добавлю: положение становится все хуже и хуже. Впервые со времен появления на Земле человека эволюция, основанная на том, что наследственная информация передается от одного поколения другому многими тысячами генов, уступает в скорости эволюции, которую определяют культура и индустриализация. Мы шагаем вперед быстрее, чем природа. Как вы думаете, почему сейчас так часто ставят диагноз «аллергия», хотя лет пятьдесят назад ни о чем таком и речи не было? Да потому только, что иммунитет, этот богатырь, защищавший нас десятками тысячелетий, ничего больше не может и сам еле дышит из-за обилия вакцин, антибиотиков и других лекарств, которыми нас пичкают ежедневно. Ну и если обозначить процесс схематически, очень грубо, потому что иммунитет ведь, не обладая разумом, ничего не может делать сознательно, – он создает аллергии. Просто для того, чтобы хоть как-то сработать, хоть как-то обозначить, что он есть, и сохранить свою эффективность на случай атаки какого-нибудь неизвестного доселе вируса.

Она кивнула в сторону демографической кривой, показывающей рост населения с течением времени. Ближе к началу – тысячи человек, спустя несколько веков – миллиарды и миллиарды. Человечество, казалось, распространяется по планете подобно вирусу. У Шарко холодок пробежал по спине.

– И еще одно очень важное положение, о котором вам надо помнить: всякое человеческое существо, живущее сегодня, есть продукт эволюции. В чистом виде. Вы сами – существо, до невероятной степени адаптированное к окружающей среде, так же как я, так же как африканец в своей хижине, в самой глуши, пусть даже он живет в самых что ни на есть первобытных условиях.

– Что-то мне кажется, я не так уж хорошо адаптирован…

– Тем не менее это так, уверяю вас. Если вы сегодня живете на земле, то только потому, что ни один из ваших предков не умер, прежде чем оставить потомство, и так – с начала времен. Больше двадцати тысяч поколений, комиссар, сеяли свои зернышки, пока дело дошло до вас.

Шарко смотрел на все это разнообразие форм, оттенков, размеров. Он оказался внутри круга, где матушка Природа проявляет свое могущество, и хочешь не хочешь, а смиришься, призна́ешь себя побежденным. Мало-помалу полицейскому становились яснее цели и задачи, с которыми сталкиваются некоторые биологи: им позарез надо понять все «как» и «почему» живой жизни – так же, как ему самому необходимо бывает проникнуть в сознание убийцы.

А Жаспар, чувствовавшая себя в своей теме как рыба в воде, продолжала уже с горячностью:

– Ваши предки переживали войны, голод, природные катаклизмы, чуму, наводнения, чтобы иметь возможность произвести на свет дитя, и дети эти, вырастая, сами начинали распространять свои уникальные гены, – так вот и шло до вас. Отдаете ли вы себе отчет в том, какую невидимую битву вели наши с вами минувшие поколения, чтобы мы с вами могли сегодня вот так вот спокойно беседовать? И так ведь – с каждым из семи миллиардов человек, населяющих нашу планету. Да, мы существа, адаптированные до невероятной степени!

Здесь, в Галерее эволюции, ее слова звучали по-особому. Полицейский чувствовал, что они растрогали его, взволновали. Он подумал о своей погибшей дочери Элоизе, сбитой автомобилем. Его кровь, его гены, все эти тысячелетние усилия его предков в одну минуту оказались сведены на нет, его линия внезапно оборвалась. Он умрет, и после него никого не останется, река его жизни остановится, не потечет дальше. Неужели он – ошибка природы, ее оплошность, неприспособленное существо, результат ее бессилия или истощения, тот, кого она сама, или случай, или совпадение сочли нужным выбросить на помойку?

Повода для этого не было, но он попытался придраться к словам Клементины, чтобы вернуться к расследованию. Только вкус крови, запах охоты и могли его успокоить, вынудить забыть об остальном.

– Ну и зачем вы все это рассказываете, Клементина? К чему ведете?

– К научной работе Евы. Если существует леворукость, этому должна быть причина, точно так же, как есть причина, по которой пяденицы бывают светлые и темные. И студентка нашла эту причину. То, что навело девочку на след, было с самого начала на фотографии, висевшей на стене ее комнаты. Речь о виде спорта, которым она сильно увлекалась, – о фехтовании. Мы часто не замечаем очевидного, того, что прямо перед глазами.

Комиссар вспомнил снимок в рамке, который снял со стены во время обыска у Лутц. Две вооруженные фурии, обменивающиеся уколами рапир. Рапиры у обеих в левой руке. Левши… Жаспар тем временем двинулась вперед – в направлении арктического раздела экспозиции. Животные с белым мехом, спасающим их от мороза и позволяющим оставаться незаметными на льду, млекопитающие с толстым слоем жира под кожей… Любой экспонат свидетельствует об адаптации к окружающей среде.