— О, это не так, — мягко возразила Скрибония.

К этому моменту она уже больше узнала о нем, и то, что она узнала, встревожило ее. Почему-то она представляла себе Цезаря кем-то вроде Секста Помпея — дерзким, высокомерным, дурно пахнущим самцом. А вместо этого перед ней предстал хладнокровный почтенный консуляр, да к тому же красивый, и она подозревала, что эта красота не будет давать ей покоя. Взгляд его светящихся серебристых глаз завораживал, но в нем не было желания. Для него это тоже был третий брак, и если судить по тому, что прежних двух жен он отослал обратно их матерям нетронутыми, это были политические браки, заключенные по необходимости, и жены как бы «находились на хранении», чтобы возвратить их в том же виде, в каком они были получены. По поводу их свадьбы отец Скрибонии заключил пари с Секстом Помпеем: Секст утверждал, что Октавиан не пойдет на этот шаг, а Либон считал, что Октавиан женится ради народа Италии. Так что если брак будет фактическим да еще появится результат, доказывающий это, Либон получит кругленькую сумму. Новость о пари вызвала у нее дикий хохот, но она уже достаточно знала об Октавиане, чтобы понять, что не посмеет рассказать ему об этом пари. Странно. Его дядя бог Юлий посмеялся бы с ней вместе. Но в племяннике не было ни искры юмора.

— Ты можешь посетить Октавию в любое время, — сказал он ей. — Но будь готова к слезам и детям.

Вот и все фразы, которыми они обменялись, прежде чем новые служанки положили ее в мужнюю постель.

Дом был очень большой и отделанный мрамором великолепной расцветки, но его новый хозяин не позаботился обставить комнаты надлежащим образом или повесить какие-либо картины на стенах в местах, явно предназначенных для них. Кровать оказалась очень маленькой для столь огромной спальни. Скрибония не знала, что Гортензий ненавидел комнатушки, в которых спали римляне, поэтому сделал свою спальню по размеру равной кабинету в доме римлянина.

— Завтра твои слуги поместят тебя в твои собственные комнаты, — сказал он, ложась в полной темноте.

На пороге он задул свечу. Это стало первым свидетельством его врожденной стеснительности, от которой ей будет трудно его избавить. Уже разделив супружеское ложе с двумя другими мужчинами, она ожидала нетерпеливого бормотания, тычков, щипков — приемов, видимо имевших целью возбудить в ней желание, в чем ни один из мужей не преуспел.

Но ничего подобного Цезарь не делал (она не должна, не должна, не должна забывать называть его Цезарем!). Кровать была слишком узкой, и Скрибония не могла не чувствовать его голое тело рядом с собой, но он не пытался как-то по-другому коснуться ее. Внезапно он забрался на нее, коленями раздвинул ей ноги и вошел в ее прискорбно сухую вагину — настолько она была не готова к этому. Но его это не смутило, он усердно задвигался, молча испытал оргазм, потом вынул пенис, встал с кровати и, пробормотав, что он должен вымыться, ушел. Да так и не вернулся. Скрибония осталась лежать, ничего не понимая, потом позвала служанку и велела зажечь свет.

Он сидел в кабинете, за видавшим виды столом, заваленным свитками, с листами бумаги под правой рукой, в которой он держал простое, ничем не украшенное тростниковое перо. Перо ее отца Либона было вставлено в золотой корпус с жемчужиной на конце. Но Октавиана-Цезаря, ясное дело, не интересовали такие вещи.

— Муж мой, ты хорошо себя чувствуешь? — спросила Скрибония.

Он поднял голову при появлении еще одного источника света и на этот раз встретил ее самой очаровательной улыбкой, какую она когда-либо видела.

— Да, — ответил он.

— Я разочаровала тебя? — спросила она.

— Совсем нет. Ты была очень мила.

— Ты часто так делаешь?

— Делаю что?

— Гм, работаешь, вместо того чтобы спать.

— Все время. Я люблю покой и тишину.

— А я тебе помешала. Извини. Я больше не буду.

Он опустил голову.

— Спокойной ночи, Скрибония.

Только спустя несколько часов он снова поднял голову, вспомнив ту краткую беседу. И подумал с огромным облегчением, что новая жена ему нравится. Она чувствовала границы, и если он сможет сделать так, что она забеременеет, союз с Секстом Помпеем состоится.

Октавия оказалась совсем не такой, какой Скрибония ожидала ее увидеть, когда шла выразить соболезнование. К ее удивлению, она нашла свою новую золовку без слез и веселой. Это удивление отразилось в ее глазах, ибо Октавия засмеялась, усаживая ее в удобное кресло.

— Маленький Гай сказал тебе, что я в прострации от горя.

— Маленький Гай?

— Цезарь. Я не могу избавиться от привычки называть его маленьким Гаем, потому что я вижу его таким — милым маленьким мальчиком, который везде топал за мной и постоянно надоедал.

— Ты очень любишь его.

— До безумия. Но теперь он стал таким великим и важным, что «большая сестра» и «маленький Гай» стало неудобно говорить. Ты кажешься умной женщиной, поэтому я верю, что ты не передашь ему мои слова.

— Я немая и слепая. А еще глухая.

— Жаль, что у него не было настоящего детства. Астма так мучила его, что он не мог общаться с другими мальчиками или обучаться военному делу на Марсовом поле.

Скрибония была озадачена.

— Астма? А что это такое?

— Он дышит со свистом, пока не почернеет лицом. Иногда он почти умирает. О, как страшно это видеть! — Октавия будто снова увидела этот ужас. — Хуже всего, когда в воздухе пыль или когда он находится около лошадей либо возле измельченной соломы. Поэтому Марк Антоний смог сказать, что маленький Гай спрятался в болотах у Филипп и не внес вклада в победу. Правда в том, что была ужасная засуха. А на поле сражения стояло сплошное облако пыли, и росла сухая трава — верная смерть для него. Единственное место, где маленький Гай мог найти спасение, — это болота между равниной и морем. Для него слышать, что он избегает сражения, — большее горе, чем для меня потеря Марцелла. Мне нелегко говорить это, поверь мне.

— Но люди поняли бы, если бы они знали! — воскликнула Скрибония. — Я тоже слышала об этом и думала, что это правда. Разве Цезарь не мог опубликовать памфлет или что-нибудь еще?

— Ему не позволяет гордость. К тому же это было бы неразумно. Люди не хотят иметь старших магистратов, которым грозит ранняя смерть. Кроме того, Антоний первый распустил этот слух, — печально объяснила Октавия. — Он неплохой человек, но у него отменное здоровье, и он не терпит болезненных и слабых. Для Антония астма — это притворство, предлог оправдать трусость. Мы все родственники, но все мы разные, а маленький Гай очень отличается от всех. Он постоянно в напряжении. И астма — следствие этого, как сказал египетский врач, который лечил бога Юлия.

Скрибония вздрогнула.

— Что мне делать в том случае, если он не сможет дышать?

— Возможно, этого больше и не будет, — сказала Октавия, сразу поняв, что ее новая невестка влюбилась в маленького Гая. Она не могла этого предотвратить, но это обязательно приведет к горькому разочарованию. Скрибония была приятной женщиной, но неспособной увлечь ни маленького Гая, ни императора Цезаря. — В Риме он обычно дышит нормально, если нет засухи. Этот год спокойный. Я не волнуюсь о нем, пока он здесь, и ты тоже не должна волноваться. Он знает, что делать, если у него случится приступ, и при нем всегда Агриппа.