Характерен пример европы средних веков, где существовал цеховой порядок – цеха получали у власти разрешение на кормление на своем поле деятельности в соответствии с существующими нравами и обычаями. В торговых уставах отбивание покупателей и разорение конкурентов рассматривалось чуть ли не как грех. Конкуренция не поощрялась. Цены были "справедливые". Реклама была запрещена, а качество товара являлось приоритетом, поскольку защищало кастовую честь.

Так и жило человечество долгие века, обрекая себя на нищету ради морали. Потому что реальная причина конфуза, конечно, сама мораль. Пока альтруизм был насильственным, нормы служили глубоко моральному делу – разрушали насилие и творили справедливость. Теперь, когда появился собственный иррациональный выбор жертвенности, да еще освященный древним магическим духом преодоления эгоизма, любой другой выбор, а уж тем более такой телесно-материальный как выгода, стал прямо противостоять морали. Появление норм уже не столько служило делу справедливости, сколько противоречило делу добра. В этом противоречии – мировозренческие корни отрицательного отношения к свободе, свойственного моралистам.

Вы можете возразить, друзья, что безмерная жадность не только аморальна, но и разрушительна для общества. Согласен. Но не проще ли ограничить наследование, на корню зарубая имущественное расслоение? И проще, и правильней! Но чтобы такое стало приемлемым, надо сначала предать забвению существующую семейно-коллективисткую мораль, а уже затем с нуля выстраивать новые, равноправные отношения. Взаимовыгодное сотрудничество требует совершенно других норм. Вместо полунасильственной "справедливости", принятой среди своих, нужна чистая этика и настоящая справедливость, нейтральная и беспристрастная, надлежащая в отношениях с посторонними – категорией людей, которых раньше просто не существовало. Соответственно, не существовало и не могло существовать ничего подобного такой этике и справедливости. Ей просто неоткуда было взяться самой по себе. Не было никакого естественного или обьективного процесса, минующего этику и приводящего к свободе – типа роста производительных сил, развития производственных отношений, появления прибавочного продукта или еще чего-то столь же невероятного.

Но может быть, если торговая психология – и сама торговая деятельность – разрушает нормы принятые среди своих, то вероятно, она создает их по отношению к чужим? Может и создает – в книге по математике. В реальности такой возможности у нее не было. Во-1-х, первые отношения сотрудничества и взаимности почти наверняка зарождались внутри своего коллектива просто потому, что количество и частота контактов между своими не идет ни в какое сравнение с контактами с чужими. Во-2-х, даже по отношению к чужим превалирующее отношение было не расчетливым, а бескорыстным. Любые мирные отношения всегда выстраивались начиная со взаимных даров, и только потом могли двигаться дальше к расчетам и торговле. Торговля всегда предполагает уже существующий мирный договор, невозможный без моральных оснований.

Таким образом, новые и потенциально справедливые нормы абсолютно точно требовали отказа от морали, а потому дальнейшее разрушение альтруизма вовсе не гарантировало честности и порядочности. Скорее, наоборот. Подразумеваемая аморальность рынка могла привести к аморальности реальной – как обычно делает социальное сознание с социальным бытием. Первые зачатки свободы в лице прогрессивного купечества и ростовщичества имели все шансы принять отвратительные черты беспредельной алчности и безграничной бессовестности.

– Торговля ближняя и дальняя

Тем сложнее была задача первопроходцев – тех, кто пустился в свободное предпринимательство вопреки противодействию (или при поощрении) духовной и светской власти, внедряя новые, и по тем меркам прогрессивные нормы отношений. Эти категории людей, путешествующих за леса и моря и скапливающихся в городах, первоначально образовались благодаря моральному отчуждению и разрыву личностных связей внутри коллектива. Они, то ли вследствие присущего им персонально духа авантюризма, то ли изза преследований на родине, то ли потому что по иным причинам оказались выброшены из существующей политической, т.е. основанной на насилии, системы, стали провозвестниками новой выгоды – личной, идущей вразрез с выгодой общины или рода.

Но за первопроходцами шли массы. Постепенно формировались общины, члены которых специализировались на корыстной торговле и всем, что ей способствовало: ростовщичеству, ремесленичеству и т.п. Такая община – или шайка авантюристов, или секта еретиков/иноверцев, или тайный орден – помогала сформировать новую групповую мораль, поощряющую не столько альтруизм к своим, сколько эгоизм ко всем остальным, который впрочем неизбежно проникал и внутрь ее, ибо эгоизм по иному не может. Эти сообщества открывали путь к улучшению общественного положения вне существующей системы. Если же авантюристы открывали и покоряли новые земли, то у них был шанс даже основать целую страну, пропитанную духом эгоизма!

Первопроходцы свою задачу провалили – мораль разрушили, но этики не создали. Вместо выстраивания честной торговли и поиска норм справедливого обмена, победило, как и в случае иерархии, насилие. Почему так вышло? Для понимания имеет смысл разделить торговлю на внутреннюю и внешнюю, где граница является конечно моральной, а не географической. Внутренняя торговля – это обмен между "своими", теми, кто не так давно составлял один дружный коллектив. Тут торговля шла ни шатко, ни валко, поскольку простора для нее особо не было – мешала мораль. Зато ничто не сдерживало торговлю внешнюю, которая в условиях мира и тесного соседства стала намного более интенсивной. И если учесть обилие посторонних, станет понятен позорный результат – ведь практиковать эгоизм легче всего именно по отношению к ним, тем более что часть из них – вчерашние враги.

Так, разрушение альтруизма и ограничение области действия морали все более узким кругом людей, привели к тому, что эгоизм стал выплескиваться на посторонних. Торговля стала новым видом войны – и с самого начала ее развитие шло рука об руку с разбоем, причем частенько вовлекавшим властные верхи. То, что сейчас мы называем "преступность" вовсе не считалось нарушением законов. Таких законов просто не было. Грабеж считался делом правильным. Рыцари-разбойники и благородные пираты – идеализация духа насилия над незнакомыми людьми, не врагами и не чужаками. Еще хуже дело обстояло с дальними походами, экспедициями за море, с покорением слабых. Торговые и купеческие дома мало отличались от бандитских гнезд, а торговые экспедиции – от вооруженных набегов.

Но если дальняя торговля опиралась больше на риск, и соответственно насилие, внутренняя на первых порах являла собой надежду на лучший исход. Она способствовала созданию длительных связей и поощряла выстраивание доверительных отношений, которые и явились провозвестником новой, деловой этики – честности, пунктуальности, надежности, порядочности. Иначе и не могло быть – как можно постоянно обманывать тех с кем регулярно имеешь дело? Как возможен договор без доверия?

Потом конечно нажива взяла верх, но сначала торговец придерживался норм – слишком многое держалось на честном слове, на репутации, торговля еще была