личным делом. Почему же все опять испортилось? Да все по той же причине – расхождение морали и этики. Мотивом торговли был тот же эгоизм, а верность слову и прочие торговые добродетели рассматривались лишь как правильная стратегия успеха. И, соответственно, как только в торговлю включились обезличенные массы, стала возможной массовая спекуляция и массовая неэтичность, а доверие за ненадобностью сменилось опорой на ловкость стряпчих. Тем не менее, фальшивая благопристойность и напускная моральность коммерческой психологии, при всей своей вероятной порочной лицемерности, была шагом в правильном направлении – к истинной честности. Как первая "торговля" еще была не торговлей а обменом дарами, так и первая истинная торговля еще не была погоней за выгодой. Само богатство еще рассматривалось как средство к получению статуса, уважения, независимости. Богатство еще не стало самоцелью. Более того, само богатство приносило радость только если сочеталось с чистой совестью.

Повсеместное распространение торговой психологии способствовало дальнейшему размыванию родового альтруизма и коллективных структур – эгоизм тяготеет к "я", раздувает его значимость и значение. Если ведение войны возможно только сообща, торговля – куда индивидуальнее. И значит, несмотря на наше отвращение, надо признать, что исторические процессы шли в сторону личности, освобождая ее от давления коллектива, который все больше и больше начинал ограничиваться семьей, что, в свою очередь, вело к дальнейшему росту числа посторонних и расширению публичной сферы.

– Моральные тенденции

Если теперь попробовать изобразить моральный профиль какого-нибудь типичного представителя нового коллектива в какой-то момент времени, то получится рис. 1.5. На нем отчетливо просматривается начавшееся размежевание морали и этики. Первая тяготеет влево, к своим, вторая – к центру.

Ломаная будучи "типичной" скрывает, однако, факт возросшего разнообразия людей, углубления их индивидуальности. Чем больше свободы, тем сильнее отличаются люди друг от друга. Можно предположить, что борьба разума с животной природой гомо-сапиенса с самого начала представляла собой ряд и побед, и поражений. С одной стороны, разум укреплялся, искал новые, интересные цели и роли. С другой, силы эволюции, получив в свое распоряжение благоприятные общественные условия, продолжали детерминированно плодить массы серых рациональных животных, внешне неотличимых от разумного человека, но по прежнему склонных к насилию. Их мозг прочно застрял на стадии коллектива-организма, отчего с нашей сегодняшней точки зрения поведение массы предсказуемо напоминает стадо. В результате постепенно росло интеллектуальное и количественное расслоение людей – в то время как немногие лучшие, творческие и мыслящие, искали пути к свободе, остальные только пассивно следовали, подчиняясь силам. Источник проблемы в том, что разум не способен размножаться. Напротив, чем больше он поглощен своими творческими задачами, тем меньше внимания он уделяет размножению. Размножение остается по большей части бессмысленным, биологическим процессом, фактически – демографическим насилием.

Рисунки 1.2, 1.3 и 1.5 явно демонстрируют нам некий этический процесс, художественное изображение которого располагается на рис. 1.6. Что это? Это зависимость моральных чувств среднего человека по отношению к типичному среднеудаленному другому от исторического времени. Как бы усредненная по множеству людей и отслеженная по времени середина рисунков 1.2, 1.3 и 1.5 – место, где встречаются посторонние люди. Уменьшение накала моральных чувств отражает не только падение "остроты и силы" взаимодействия изза увеличивавшегося среднего расстояния внутри коллектива и уменьшавшегося – снаружи, но и тот факт, что человек все менее настойчиво и откровенно проявлял свои предпочтения. Нет, он конечно не становился более равнодушным или апатичным. Он становился более вдумчивым. Откровенный эгоизм осуждался, альтруизм – был неуместен. Моральные принципы получали предпочтение перед голыми эмоциями, привычными коллективистам. Разум все сильнее контролировал чувства, преодолевал животную природу, пусть пока и не осознанно. Человек руководствовался нормами, которые со временем, как маятник, все больше тяготели к точке баланса, лежащей строго на оси.

Изменилось и качество морального поведения. Альтруизм из принудительного и сакрального стал осознанным и добровольным, а эгоизм из грубого и животного – расчетливым и хитрым. Эти изменения позволили укрепиться цивилизованным формам общественной организации, что в свою очередь привело к дальнейшему росту свободы. Война, как образ жизни, постепенно сходила на нет, слабело и физическое, и моральное насилие – и в отношении врагов, и внутри коллектива. Уменьшились агрессивность и требовательность к людям, исчезла кровная месть, появилась терпимость. Нормы разных коллективов взаимообогащались и сближались, становились сложнее и многообразнее. Стало больше возможностей для свободного выбора поведения. В ценности человека все больший вес стали составлять мотивы, не результаты. Устное художественное творчество дополнилось письменным, а его герои спустились на землю. В центр повествования попал простой человек, который оказался таким же носителем моральных ценностей, как и его предшественники на небе. Однако попали они в него все равно с неба, что требовало постоянного напоминания, дабы он не слишком заносился. Вымысел стал дополняться размышлениями, появились философы и философия. Тут-то до читающей публики и стало доходить, что человек и его свобода – настоящая ценность, и что насилие – это вовсе не так замечательно, как казалось раньше. Правда читать тогда умели слишком немногие. Остальные массы получали свою порцию морального внушения устно – на проповедях.

Количественное преобладание масс, освобожденных от коллективного альтруизма, привело к видимому преобладанию эгоизма в поведении людей. Однако тот факт, что общество продолжало не просто работать, а развиваться, говорит что силы разума, представленные передовыми людьми, оказались вполне способны сбалансировать детерминированные массы. Сила разума, его идей, заключалась в формировании норм и во внедрении их в массы. На смену запугиванию стало приходить религиозное воспитание и образование, универсальные религии старательно, хотя и не этично, защищали общее благо от атак эгоистов.

Является ли отмеченное совпадение между уменьшением накала чувств и ростом свободы случайным? Мне так не кажется. Есть определенная корреляция между степенью эгоизма/альтруизма, практикуемого людьми, и степенью насилия по отношению к другим/самому себе. Эгоизм/альтруизм – это моральная окраска мотивов, проявление морали в действиях, направленных на людей. Поэтому они определенно выливаются в то или иное воздействие, влияние и, следовательно, насилие. Мы можем заключить, что рис. 1.6 обнаружил некую прогрессивно-эволюционную тенденцию, связывающую моральные чувства и свободу. Свобода стремится привести людей в положение посторонних, тех, на кого можно не обращать внимания. Посторонний не покушается на других и другие не покушаются на него. Можно сказать – не вызывает никаких чувств, не требует никаких целенаправленных действий. Соответственно, можно сказать, что, на самом деле, рис. 1.6 показывает рост свободы в обществе – в виде уменьшения отклонения моральных мотивов со временем от точки