— Понятно, — оборвал его Стас. — Пересылай снимки.

— Есть. Делаю рассылки на ваши телефоны. Херувим, отключи мобильник, я на него тебе эсэмэску скину.

Валентин отключил вызов Алексея, и через пару секунд телефон честно чирикнул, сообщая о принятом сообщении. Юноша вызвал на экран картинку с изображением девочки. Кого-то она Валентину напомнила. Он медленно скинул скорость, прижался к обочине, притормозил и начал изучать снимок более подробно. Похоже, он был сделан через приоткрытую дверь гостиничного номера в тот момент, когда Глафира Рамодановская, маленькая лупоглазая девчонка лет восьми, готовясь к выходу, собиралась надеть на голову черный платок. Лупоглазая, маленькая…

— Твою мать! Да это же Софья!

Да, это была она. Соня, Сонечка, дочь профессора Гуревича, умершая, по его словам, два года назад от рака.

Валентин включил зажигание, добрался до ближайшего перекрестка и развернул машину назад. Мобильник опять зазвонил.

— Кто такая Софья, агент Херувим, и почему вы изменили маршрут движения? — сухо спросила трубка голосом Стаса.

— Папа, ты не поверишь, Глафира Рамодановская — это Софья Гуревич. Дочь нашего научного светила, умершая от рака два года назад. Я видел ее фотографию у него на квартире. Она там слегка помладше, но так и должно быть. Тот снимок, как я понял, делался еще при ее жизни, а этот, из гостиницы, уже после ее смерти.

— Так ты думаешь…

— Конечно! Это он их поднимает! Сам посуди, все в больнице в лежку, а ему хоть бы хны!

— Адрес этого профессора!

— Улица Либкнехта, дом тридцать семь, квартира двадцать пять, — по памяти отбарабанил Валентин, выходя на финишную прямую. Он уже катил по улице Либкнехта.

Телефон отключился. Валентин засунул его обратно в карман, выдернул из бардачка капсулу радионаушника и закрепил ее за мочкой уха, сообразив, что так поддерживать связь с конторой будет проще. Оттуда до него донеслись деловитые распоряжении Стаса.

— Все свободные крылья по указанному адресу!

— Сейчас… одну минуту…

— Что вы там копаетесь?

— Папа, — послышался из капсулы удивленный голос оператора. — Зона заблокирована в радиусе двух километров от указанного адреса. Портал туда открыть невозможно.

— Твою мать! Кто там ближе всех?

— Я, — откликнулся Валентин, тормозя машину около дома профессора.

— Кто бы сомневался — зарычал Стас. — Не вздумай туда соваться один.

— Папа, я тебя не слышу! Аппаратура, по-моему, барахлит! — крикнул Валентин, врываясь в подъезд, дверь которого, к счастью, была приоткрыта. Нет, не приоткрыта! Замок бронированной двери элитного многоквартирного дома был вырван с корнем, а в будочке вахтерши отдыхала, закатив глаза, позеленевшая консьержка. Грудь ее тяжело вздымалась.

— Папа, если меня слышишь, то знай: наши подопечные уже побывали здесь! — обрадовал шефа юноша, прыгая по лестнице через две ступеньки вверх.

На бегу он выхватил из сбруи под мышкой пистолет. К счастью, профессор жил на третьем этаже. Дверь в квартиру профессора была распахнута настежь, и, судя по доносящимся оттуда голосам, юноша подоспел вовремя. Валентин на мгновение приостановился, чтобы перевести дух, бесшумной тенью скользнул в прихожую и осторожно заглянул в гостиную. Он действительно подоспел вовремя. Все были в сборе. И профессор, и старец, и Глафира Рамодановская, и куча малолетних зомби, в количестве не менее двадцати штук. Присутствие постороннего в квартире никто не заметил, так как всем было не до него.

Профессора шатало. Он стоял в окружении малышек, с невыразимой нежностью смотрящих на него, но сам их словно и не замечал. Его взор был прикован к Глафире Рамодановской, на плече которой покоилась старческая рука Серафима Сварожского.

— Соня, — бормотал профессор. — Сонечка… не может быть… Сонечка, ты узнаешь меня?

Девочка испуганно замотала головой, теснее прижимаясь к старцу. Она явно не помнила отца.

— Не узнаешь… но ты жива… как такое может быть?! Я столько дней плакал на твоей могиле, с твоей любимой куклой туда приходил, молил Бога мне тебя вернуть…

— И Он тебя услышал, — хорошо поставленным голосом пророкотал старец, — на дела великие благословил, а дочь твою привел ко мне, дабы и она служила делу Господа нашего.

— Не понимаю… — Профессора трясло, как в лихорадке.

— Для того Господь и направил меня сюда с дщерью твоей и чадами малыми, дабы ты все понял и не сбился с пути истинного. Мой рок отныне быть поводырем твоим на дорогах нехоженых. — Голос Серафима Сварожского обволакивал и звучал так убедительно, что даже Валентин чуть не поверил в благие намерения старца, но вовремя вспомнил, как тот лихо разменивал человеческие жизни на звонкую монету, и понял, что пора вмешаться.

Старец замер при виде ворвавшегося в гостиную Валентина, чей пистолет был нацелен ему в лоб.

— Не верьте ему, Анатолий Федорович. Этот изувер в рясе не путем Господа идет, а путем Сатаны. Ему способности ваши нужны, для того чтобы деньги из богатых клиентов выкачивать в обмен на жизни тех, у кого этих денег нет. Ничем не брезгует. Даже помощью этих несчастных, — кивнул Валентин на малолетних зомби, — которых оживить до конца у вас просто сил не хватило, и они превратились в зомби.

Теперь все окончательно встало на свои места. Внутреннее зрение как-то само собой наложилось на внешнее, и юноша отчетливо увидел нежное светлое сияние, исходящее от Глафиры Рамодановской и ее отца, и призрачное темное свечение с алыми сполохами, окутавшее тело старца. Кроме него и их троих, в комнате живых существ больше не было. Зомби своей аурой не обладали. Зато в их маленьких телах юноша увидел закручивающиеся в тугие спирали голубые потоки жизненной энергии, высосанной из случайных жертв, и мерцающие в такт этим завихрениям блики внутри… кукол! Тех самых кукол, которые профессор им дарил после смерти! Правда, мерцали не все куклы, а их было гораздо больше находящихся в гостиной зомби. Похоже, поднять из могил профессору удалось не всех.

— Зомби? — взбеленился старец. — Какая-то нечисть поганая смеет упрекать меня зомби? Этот отмеченный Богом человек сотворил их по незнанию. Он просто не верил до конца и отправлял их в царство Божье как подружек своей дочке там, на небесах. Потому они и приходили к ней, поднявшись из могил! Но теперь рядом с профессором буду я, и вместе мы…

— Полгорода грохнем во славу золотого тельца! А ты знаешь, что эти бедняжки уже человечину жрут?

— Это был не человек! Они карали своего убийцу, который давно уже потерял человеческий облик! И не напрасно! Сам Господь послал их этой ночью в тот дом скорби и печали. Они нашли в нем своего создателя! — простер руку в сторону хозяина квартиры старец.

— О чем вы говорите? — ужаснулся профессор. — Я оживляю мертвых? Что за бред?! Это невозможно!

— Вспомните про воскрешение Лазаря! — стукнул посохом об пол Серафим Сварожский.