– А ты не хочешь поговорить о том, что черные линии вдоль твоих жил становятся все заметнее?

Эшлин поморщилась и опустила руку в воду.

– Нет, не хочу.

– Они уже разрослись на четыре пальца с тех пор, как появились.

– Я же сказала, что не хочу об этом говорить.

– Разумеется. Можно сколько угодно обсуждать, как изменилось мое тело после жестоких пыток, но ни в коем случая нельзя говорить о драконьей нити, которая врастает в твое тело. Так нечестно, Эшлин.

– Я разберусь в том, что с нами происходит, – сказала Эшлин, потирая запястье. – Но ответы на все наши вопросы мы найдем на острове, а не в купальной лохани.

– И то верно. Здесь, в лохани, много других интересных, но менее загадочных вещей. – Бершад погрузился поглубже в воду и дотронулся до ноги Эшлин. – Можно сколько угодно разбираться, что с нами происходит, но нас это не изменит. Рано или поздно тебе придется смириться со своей участью, чтобы прожить отпущенный тебе срок в свое удовольствие.

– Это дурацкое заявление.

– А я так не считаю, – возразил Бершад, погладив колено Эшлин и подбираясь выше.

– Осторожней, драконьер, – сказала она.

– Я всегда осторожен.

Палец Бершада скользнул в горячую плоть. Эшлин медленно выдохнула.

– Но если тебе все это неинтересно, – продолжил Бершад, – можно и дальше обсуждать работу печени, предназначение драконьих нитей и…

– Заткнись! – Эшлин опустила ладонь на руку Бершада и вонзила ногти в его татуированную кожу. – Не останавливайся. – Она притянула его к себе. – Да… вот так…

В купальне воцарилась тишина, нарушаемая лишь негромким плеском воды и вздохами Эшлин. Она разрумянилась и выгнула спину от наслаждения.

Наконец она открыла глаза:

– Что ж, раз ты не в состоянии захмелеть, выпитое не помешает тебе оттрахать меня как следует, верно?

Бершад улыбнулся:

– Верно, моя королева.

Кастор

Таггарстан

Кастор с брезгливым восхищением наблюдал, как Валлен Вергун завтракает.

На завтрак Вергун всегда ел одно и то же – здоровенный шмат серовато-розового мяса, щедро сдобренного черным перцем и куркумой. Эти дорогостоящие пряности привозили из Юно, далекой страны за пределами Таггарстана. Мясной сок пятнал губы Вергуна, белые, как кость. Да и сам Вергун был весь белый, как кость. Только глаза у него были красные, как кровь.

Весь Таггарстан терялся в догадках, что за мясо Валлен Вергун ест по утрам. Половина горожан свято верила, что Вергун каждое утро трапезничает человечиной. Другая половина утверждала, хотя и без особой уверенности, что он ест свинину.

Мясо к столу Вергуна поставлял мясник по имени Лим, которому двенадцать лет назад за какую-то неведомую провинность выскоблили глотку ложкой. Мясник снабжал своим товаром только Вергуна, и все попытки тайком забраться к Лиму на склад завершались провалом. Единственный человек, которому удалось пролезть в помещение через окошко на задах, оттуда больше не вышел. По слухам, на следующее утро он попал на стол к Вергуну.

Кастор так до сих пор и не решил, человечина это или свинина. Сегодняшнее блюдо напоминало филейную часть какой-нибудь толстухи, а вчерашнее – походило на свиной окорок.

Вообще-то, Кастор считал, что Вергун намеренно поддерживает слухи и сплетни, чтобы застращать обитателей Таггарстана: тот, кто завтракает человечиной, не может не внушать ужас.

Вергун ткнул в кусок мяса изящной серебряной вилочкой, будто какой принц или барон, и разрезал его громадным кинжалом из драконьего клыка. Об этом кинжале ходило столько же слухов, сколько о завтраках Вергуна. Клинок был уникальным.

Таким же уникальным, как и его прежний владелец.

Кастор не присутствовал на поединке Вергуна с Бершадом Безупречным, потому что как раз в это время отправился на барже в Гразиленд – разбираться с контрабандистами. Когда он вернулся, город все еще полнился слухами. Судя по всему, Вергун изувечил Бершада, убил его осла, отнял драгоценный кинжал, а самого драконьера швырнул в трюм речной баржи и отправил умирать. Некоторые утверждали, что Вергун отрезал Бершаду ногу и съел ее, причем заставил драконьера на это смотреть.

Кастор не верил россказням про ногу, но кинжал был неоспоримым доказательством. Вергун пользовался им всякий раз, как садился за трапезу, хотя кинжал больше подходил для охоты на медведя, чем для разрезания мяса. Однажды Кастор спросил Вергуна, зачем ему такое неудобство, а тот ответил, что дихотомия доставляет ему особое удовольствие.

Кастор знал, что такое дихотомия – хореллианские гвардейцы получали хорошее образование на службе в императорском дворце, – но все равно не понимал, какое удовольствие она может принести в данном случае.

– Объясни-ка мне еще раз, – сказал Вергун, сунув кусок сочного мяса в рот, – как именно Том Трясун умудрился за одну ночь потерять моего папирийского доносчика и обанкротить мой игорный дом?

Кастор замялся:

– Ну, меня там не было, командир, поэтому…

– Зато сейчас ты здесь, с докладом. Так что докладывай.

Том Трясун считался владельцем фешенебельного игорного дома, на самом деле принадлежавшего Валлену Вергуну. Банкротство означало, что Вергун понес значительные финансовые потери и теперь пребывал не в самом лучшем настроении.

– Насколько мне известно, заведение обанкротилось не за ночь, а в результате игры в кости, затянувшейся на два с половиной дня.

Вергун проглотил мясо.

– Мне нравится твоя точность, Кастор. Спасибо. Именно поэтому я и беру на службу провинившихся хореллианских гвардейцев – моральные принципы ты утратил, но дотошность сохранил. Как там о вас говорят? Вдвое массивнее вдовы, а отваги и на половину не наберется.

При упоминании о своем прошлом Кастор невольно вздрогнул:

– Я не люблю сравнений, командир.

– Почему бы это?

Кастор пожал плечами:

– Потому что предпочитаю не делать обобщений, только и всего. А всякие там меткие сравнения пусть придумывают в тавернах – гуляки и пьяницы одинаково боятся и вдов, и хореллианских гвардейцев.

– Гм… – протянул Вергун, постукивая себя кинжалом по виску. – Продолжай.

– На этой неделе в город прибыл чужеземец. Как и на каком судне – неизвестно. По одним сведениям, у него был баларский выговор, по другим – галамарский, по третьим – листирийский. Описания внешности тоже разнятся: то ли высокого роста, то ли низенький. Еще упоминают о бородавке, то ли на лбу, то ли на подбородке, что весьма странно.