– Но у меня не было номера твоих родителей, – Инна пожала плечами и, на мгновение прикрыв глаза, вернулась на сутки раньше, в день нашего расставания. – Я приехала к тебе около одиннадцати в воскресенье. Не смогла дозвониться, ни в домофон, ни по телефону. Подумала, что ты заснул. Даже обиделась на тебя и всю обратную дорогу к себе думала, как бы тебе отплатить за твое «гостеприимство». Даже написала гневное сообщение. Не читай его, просто удали. Но утром ты опять не ответил. Дань, я так заволновалась. Даже лучше бы ты меня просто продинамил, но не это.

Инна вздохнула и закрыла рот ладонью. Она помолчала и посмотрела куда-то поверх меня, я скосил глаза и понял, что там находится окно. Повернуть голову не получилось, мешало зафиксированное на шее мягкое нечто. «Надо будет каким-то образом попросить у Инны зеркало, а то не понимаю, что меня так сковывает со всех сторон, – подумал я. – И как вообще я выгляжу? Зрелище, наверное, удручающее».

– Поскольку я никого не знала из твоего окружения, то вечером после работы подошла к твоему офису и стала ждать тебя или хотя бы того высокого брюнета, с которым ты выходил в пятницу, – я понял, что Инна говорит про Лёню. – Он вышел из здания один и сразу направился ко мне, как только заметил. В итоге, он сказал, что тебя не было на работе, и он тоже не может до тебя дозвониться. Дань, я чуть не умерла в тот момент от страха за тебя. Мы с Лёней обменялись номерами и стали искать тебя. Через каких-то общих друзей-футболистов, а они через твоих одногруппников, нашли контакты твоей мамы и поздно ночью Лёня скинул мне номер телефона. Твои родители были уже в Нижнем и рассказали, что ты в больнице в тяжелом состоянии.

Инна замолчала, словно борясь с тяжелыми воспоминаниями, и спустя минуту продолжала:

– На следующее утро я была здесь. К тебе не пускали, но я видела тебя через стекло в реанимации, – Инна смотрела мне в глаза, я заметил, как она тщетно борется с подступающими слезами. Голос Инны сел. – Ты был весь забинтован, с ног до головы. Я никогда не смогу забыть эту картинку – самое страшное в моей жизни.

Ком подступил к горлу. Мне до слез стало жалко не себя, но Инну за то, что ей пришлось увидеть и пережить. «Это я должен ее защищать и заботиться о ней, это она умирает и борется с болезнью, – думал я с отчаянием. – Как же несправедливо! Как неправильно, что ей приходится теперь ухаживать за немощным». Инна встала рядом со мной и начала касаться разных частей моего тела. Я не чувствовал прикосновений, но она называла все, что было сломано, порвано, зашито, перебинтовано или намертво скреплено. Список оказался довольно жутким: сотрясение мозга, сломанные челюсть, четыре ребра и надколенник на правой ноге, разрыв селезенки и множественные внутренние кровотечения. Трещина лодыжки, порванные связки и миллион гематом – казались самыми легкими диагнозами из перечисленного Инной.

Я смотрел на Инну с нескрываемой печалью. Как ни странно, писк прибора не учащался, пока я смиренно слушал обо всем, что со мной произошло. Мне вдруг нестерпимо захотелось спать, я забоялся, что неожиданно отключусь, как раньше. Но этого не случилось – обычное желание закрыть глаза и немного отдохнуть, словно я отбегал три тренировки. «Не скоро ты вернешься в футбол, – ворвалась непрошенная мысль в мою сонную усталость. – А вдруг я никогда не смогу больше играть?» Я испугался и услышал частый писк, но это не имело значения – я провалился в сон.

В следующее пробуждение ко мне пришел мой лечащий врач, Юрий Сергеевич. Его голос я сразу узнал. Инны уже не было в палате. Врач быстро взглянул на меня, попросил медсестру что-то подправить в капельнице.

– Доставил же ты, Данил, нам хлопот, – он похлопал меня по ладони. – Ничего, выбрался! Ты молодец.

Он отвернулся и назвал медсестре названия каких-то неизвестных мне лекарств. Если бы раньше, услышав что-то новое, я бы полез узнавать и перепроверять в интернет, то, как минимум, отсутствие телефона и, как максимум, моя неподвижность, заставляли полностью довериться опыту Юрию Сергеевича. Вид у него был довольно грозный, но в его компетенции я не сомневался, особенно зная, из какого ада он меня возвращал к жизни.

– Хорошая у тебя невеста. Каждый день приходит, – врач ухмыльнулся. – Все санитарки уже от нее шарахаются: все контролирует, все знает. Тоже медик твоя Инна?

Юрий Сергеевич посмотрел на меня исподлобья: добрые серые глаза из-под густых медвежьих бровей. Я покачал головой, насколько позволял шейный фиксатор.

– Не медик, ну хорошо. Так, давай смотреть, – он надел перчатку и немного приоткрыл мне рот. Резкая ноющая боль, мгновенно дала о себе знать. Я застонал. – Потерпи немного. Челюсть быстро срастается, это хорошо. Молчать еще недолго тебе, через неделю-две будем снимать. Не сразу, конечно, постепенно.

Когда доктор осмотрел меня и вышел из палаты, распрощавшись со мной до вечера, медсестра молча поменяла пузырьки на стойке с капельницей после чего так же молча удалилась. Времени в моем распоряжении было много. Как оказалось в последующие дни – даже слишком много. Я старался не думать об избиении, но часто слова Машиного отца возникали передо мной и возвращали в те жуткие события воскресного летнего вечера. Было глупо и наивно считать этого человека невиновным, оправдывать его жесткие действия, по сути – заказное причинение вреда моему здоровью, защитой чести дочери. Он был подонком и конченным ублюдком, но я понимал, что никогда не смогу ничего доказать. Во-первых, он был полицейским, что снижает вероятность его наказания до нуля. Во-вторых, он не избивал меня, это делалось другими руками, наверняка ни одна камера не зафиксировала его мерзкой лысой башки. И, в-третьих, выдвинув обвинения, я раскручу клубок тайны, которую старательно скрывал от Инны – я был в отношениях с другой девушкой. Следовало признать, что мой враг навсегда окажется безнаказанным.

Инна пришла вечером, я был так рад ее видеть и слышать. Она осторожно поцеловала меня в нос и надолго прижала мою руку к своей щеке. Сколько счастья и нежности было в этом действии. После такого чудесного приветствия, она немного рассказала мне о событиях дня, о новом интересном проекте загородного дома, в который она сразу влюбилась, но еще больше полюбила хозяев – молодую пару с двумя золотистыми ретриверами. Затем Инна скрылась за дверью комнаты, за которую на моей «сознательной» памяти никто не заходил. Когда она