Зорге был человеком подвига, он знал, на что шел. Переводчик посольства Германии в Токио Хамель, говоря о поведении Зорге в тюрьме, свидетельствует: "Он производил впечатление человека, который гордится свершенным великим делом и теперь готовится покинуть сцену… Он охотно и не без триумфа признал свои деяния".

Был ли Зорге идеалистом?

Если и был, то не в большей мере, чем многие люди его поколения. Одно несомненно: он жил, боролся и поднялся на эшафот с сознанием своей личной ответственности за судьбы мира.

Зорге был арестован 18 октября 1941 года, в субботу утром. Ворвавшиеся в дом полицейские заявили: "Мы пришли по поводу недавней аварии с вашим мотоциклом", и, не дав Зорге переодеться, как был в пижаме и шлепанцах, втолкнули в полицейскую машину.

Рассказывает Макс Клаузен:

Ознакомившись с показаниями Клаузена и других членов группы, Зорге понял, что запираться и что-либо отрицать дальше бессмысленно. Он попросил у следователя бумагу, карандаш и написал по-немецки: "Я был членом Коминтерна с 1925 года…"

По-прежнему объектом внимания исследователей остаются причины провала Р. Зорге и возглавляемой им разведгруппы "Рамзай". Почему и как была раскрыта резидентура?

Сам Зорге видел причину своего ареста в том, что он слишком долго работал в Японии. На допросе 18 января 1942 года он прямо заявил: "Я слишком долго работал в Японии. И это является самой главной причиной моего нынешнего ареста. Я неоднократно предупреждал Москву о том, что если кто-либо так долго работает на одном месте, у него не остается другого выбора, как быть арестованным. Однако Москва отвечала мне, что ей некого послать взамен меня в Японию, поэтому она меня не заменяла; и вот я оказался арестованным".

Судоплатов утверждает: "Причина провала — неосторожность и борьба за руководящее положение в немецкой разведке в Японии".

А вот мнение М. И. Сироткина: "Установившееся в течение последних 4 лет предвзятое отношение к "Рамзаю" как к "двойнику" неизбежно привело к резкому понижению качества руководства резидентурой со стороны Центра.

Раз резидент — "двойник", то резидентура работает под контролем противника и рано или поздно бесспорно обречена на провал. Пока она существует, надо ее использовать по мере возможности, но нет смысла тратить усилия на ее укрепление или развитие.

Именно такого рода соображения определяли стиль и содержание руководства резидентурой со стороны Центра в последние годы ее существования".

Существуют и другие версии.

Борис Игнатьевич Гудзь, будучи сотрудником Разведуправления, с делом "Рамзай" работал одиннадцать месяцев, то есть весь 1936 год, вел документацию, читал письма и донесения Рамзая, составлял обобщенные справки для руководства.

Не могу не поделиться впечатлением от встречи с этим человеком.

Его фамилию, случалось, упоминал сотрудник чекистского музея Володя Мерзляков. Он с глубоким почтением относился к ветеранам контрразведки и разведки, поддерживал с ними связь. Вот и Гудзя Володя и его коллеги не забывали, всегда поздравляли с днем рождения, с праздниками, ездили к нему на квартиру, дарили цветы. Когда я заинтересовался делом Зорге, Володя-то и надоумил меня встретиться с Борисом Игнатьевичем.

— Насколько мне известно, — сказал Мерзляков, — Борис Игнатьевич в свое время по делам службы имел какое-то отношение к Зорге.

— А сколько ему лет? — поинтересовался я.

— Если не ошибаюсь, он с 1902 года. Но это не должно вас смущать. У Бориса Игнатьевича есть еще порох в пороховницах.

Володя не преувеличивал.

По телефону договариваемся с Борисом Игнатьевичем о встрече. И вот я на пороге его квартиры. На звонок дверь открывает подтянутый, с выправкой военного человек. Одет в цвета хаки легкие летние брюки и рубашку с погончиками. Сухощавое лицо, аккуратная короткая стрижка, щеточка усов над губой и внимательный испытующий взгляд. Лишь изящная трость, на которую он опирается при ходьбе, указывает на почтенный возраст этого человека.

Борис Игнатьевич знакомит меня со своей женой, милой приветливой женщиной, которая недавно перенесла операцию на глазах и о которой он ежеминутно проявляет трогательную заботливость.

Мы начинаем разговаривать, и я убеждаюсь, что у Бориса Игнатьевича ясный ум, цепкая память. Он в курсе всех текущих событий, следит за периодикой, за тем, что публикуется по чекистской тематике, посещает читальные залы библиотек, готовит к печати воспоминания. А рассказать ему действительно есть что.

В органах безопасности с 1923 года. Пригласил его туда друг отца — член коллегии ОГПУ, начальник контрразведывательного отдела Артузов. Начинал сотрудником 5-го отдела контрразведки ОГПУ, занимался агентурно-оперативной работой по охране государственной границы. Участвовал в чекистских операциях, проводившихся на территории Чечни и Дагестана. В двадцать шестом году под видом корреспондента совершил морское турне по транспортной линии Одесса — Стамбул — Порт-Саид — Пирей — Смирно — Одесса с задачей изучения полицейского режима в зарубежных портах. В тридцать втором году был отправлен на восток страны, где при штабе 53-го погранотряда обеспечивал контрразведывательную и разведывательную линии. В феврале 1933 года следует новое назначение — резидентом по линии политической разведки в Токио. Главная задача, которую он выполнял там, — контрразведывательное обеспечение безопасности советского посольства.