Они знакомятся. Ее зовут Максин. Она расспрашивает его об учебе в Колумбийском университете. Оказывается, она тоже там училась, в колледже Бернара, на факультете истории искусств. Она прислоняется спиной к колонне, легко улыбается ему, подносит к губам бокал шампанского. Вначале ему показалось, что она значительно старше него, он дал бы ей около тридцати. Однако из разговора выясняется, что разница между ними гораздо меньше и в какой-то период они учились в университете вместе, жили в трех кварталах друг от друга и, скорее всего, сталкивались на Бродвее или в университетской библиотеке. Максин рассказывает, что она работает помощником редактора в издательстве, специализирующемся на книгах по искусству. В настоящее время она редактирует биографию Андреа Мантеньи. Гоголь вспоминает, что этот итальянский художник расписывал палаццо Дукале в Мантуе, и в глазах Максин вспыхивает искра уважения и интереса. Они болтают в легкой, игривой манере, с его точки зрения довольно пошлой и неглубокой. Такого рода беседу он мог бы вести с кем угодно, но Максин обладает одной особенностью, которая покоряет его: она целиком сосредоточивает на нем внимание своих ярких зеленых глаз, заставляя его, хоть ненадолго, поверить в то, что для нее в этом мире существует лишь он один.

На следующее утро она звонит ему сама; в воскресенье в десять Гоголь еще в постели, голова у него раскалывается после многочисленных порций виски с тоником. Он не сразу берет трубку, отвечает раздраженно, думая, что это мать со своими расспросами. По тону Максин кажется, что она встала как минимум часа три-четыре назад и уже успела выпить кофе, позавтракать и проштудировать «Таймс».

— Привет, это Максин. Мы познакомились вчера вечером. — Она даже не извиняется за то, что разбудила его. Она говорит, что нашла его номер в телефонной книге, хотя Гоголь не помнит, что сообщал ей свою фамилию. — Господи, что у тебя там так грохочет? — спрашивает она, а потом, без всякого смущения, приглашает его к себе домой на ужин. — В следующую пятницу тебя устроит? — Она диктует ему адрес, где-то в районе Челси.

Думая, что она приглашает его на вечеринку, он спрашивает, что ему принести.

— Ничего не надо, это обычный семейный ужин. — Подумав, Максин добавляет: — Наверное, надо тебя предупредить, что я живу с родителями.

— О! — Гоголь смущен и удивлен. Он спрашивает, не будут ли ее родители возражать против его присутствия. Может быть, им лучше сходить в ресторан?

Но его предположение вызывает у нее только взрыв смеха, от которого он чувствует себя полным идиотом.

— Господи, а почему они должны возражать?

Он берет такси из офиса до ее дома, заезжает в магазин, покупает бутылку вина. На дворе унылый сентябрьский вечер, льет дождь, листья постепенно меняют цвет. Такси привозит его в отдаленный, достаточно пустынный квартал между Девятой и Десятой авеню. Он так давно не ходил на свидания, за последние два года у него была только парочка коротких, не стоящих внимания интрижек. К тому же Максин успела возбудить в нем любопытство, ему льстит, что она плюет на условности, сама проявляет инициативу, да и внешне она вполне привлекательна.

Увидев дом, в котором живет Максин, он испытывает настоящее потрясение. Дом выстроен в неогреческом стиле, величественные белые колонны подпирают портик, и несколько минут Гоголь, открыв рот, рассматривает фасад, как турист на экскурсии. От его цепкого профессионального взгляда не ускользает ни одна деталь: дорические пилястры, искусная резьба на деревянных кронштейнах, черная дубовая дверь с крестообразным рисунком панелей. Он поднимается на невысокое крыльцо, окаймленное изящными литыми перилами. Под звонком выбито имя: «Ратклиф». Проходит несколько минут, Гоголь уже переминается с ноги на ногу, проверяя, не ошибся ли он адресом, и тут дверь распахивается. Максин стоит на пороге, она обхватывает его за шею руками, целует в щеку, движением балерины отставив одну ногу назад, потом берет за руку и вводит в холл. Она одета в широкие черные брюки и обтягивающий кардиган из бежевого кашемира. Насколько он может судить, под кардиганом на ней ничего нет. Волосы, как и раньше, закручены в небрежный узел на затылке. Она забирает у него плащ, ставит зонт на подставку. Проходя мимо зеркала, он бросает в него быстрый взгляд и поправляет галстук.

Они спускаются вниз на один пролет и попадают на кухню, которая, кажется, занимает целый этаж. Около балкона, выходящего в сад, стоит массивный дубовый стол. На стенах — картины с изображением петухов и коллажи из трав и цветов, над плитой — набор старинной бронзовой кухонной утвари. На открытых полках — разнообразная коллекция керамических тарелок, а также целая библиотека книг по кулинарии, энциклопедий и учебников о правильном питании. Около раковины, склонившись над большой деревянной миской, стоит женщина и отрезает хвостики у стручков зеленой фасоли.

— Это моя мама, Лидия, — говорит Максин. — А это Сайлас! — Смеясь, она показывает на рыжего кокер-спаниеля, дремлющего под столом.

Лидия так же стройна и высока, как ее дочь. У нее прямые волосы стального цвета, короткая стрижка молодит ее. Она одета со старомодной тщательностью, золото в ушах и на шее, начищенные лаковые туфли, темно-синий передник затянут на тонкой талии. Несмотря на то что у нее довольно много морщин и цвет лица не очень ровный, она красивее дочери, черты лица — более правильные, скулы еще выше, разрез глаз более изящный.

— Приятно познакомиться, Никхил, — говорит Лидия, сверкнув улыбкой, но, хотя она смотрит на него с интересом, она не прерывает своей работы для рукопожатия.

Максин наливает ему бокал вина, не удосужившись поинтересоваться, что он предпочитает.

— Пошли! — говорит она. — Я покажу тебе дом.

Они поднимаются на пять пролетов деревянной лестницы, которая громко скрипит, видимо протестуя против их общего веса. План дома весьма прост — по две огромные комнаты на этаж, каждая больше всей его квартиры. Гоголь вежливо восхищается потолочной лепниной, медальонами над дверьми, мраморными каминами — об этих предметах он умеет говорить профессионально и со вкусом. Стены выкрашены в яркие, насыщенные цвета: розовый, лиловый, фисташковый, перегружены картинами и фотографиями. В одной из комнат он видит портрет маленькой девочки, видимо Максин, сидящей на коленях у молодой, необыкновенно красивой женщины, в которой он узнает Лидию. Лестничные площадки каждого этажа заставлены стеллажами, поднимающимися до самого потолка, стеллажи забиты книгами — романами, биографиями, книгами по искусству и архитектуре, о каких Гоголь может только мечтать. Конечно, дом захламлен свыше всякой меры, но вместе с этим в нем есть какое-то особое достоинство, ярко выраженная индивидуальность, и это ему по душе. Никаких дешевых безделушек, всех этих вазочек и салфеточек — полы без ковров, даже на окнах не везде есть занавески, как будто хозяева хотели подчеркнуть благородство очертаний рам и карнизов.

Весь верхний этаж находится в распоряжении Максин. Стены ее спальни окрашены в нежно-персиковый цвет, в центре стоит огромная кровать под балдахином, а за спальней расположена ванная, отделанная черно-красным кафелем. Полочка над раковиной заставлена баночками с разнообразными кремами и лосьонами: для шеи, для век, для ног, дневными, ночными, для загара, против загара. За спальней располагается гостиная в серых тонах, которую Макс использует как гардеробную. Здесь царит полный хаос — ее сумочки, туфли, одежда разбросаны на полу, громоздятся на стульях, на ветхом диване, свисают со спинок кресел и ручек шкафа. Как ни удивительно, даже эти островки беспорядка не нарушают общую атмосферу — дом производит впечатление настолько гармоничное, что этого просто не замечаешь.