Маб бросила платье Дженнет.

— Это тебе! Когда-нибудь дорастешь, просто имей терпение.

Дженнет с отвращением поймала наряд.

— Не нужно мне какое-то старье! Оно твое, Бет.

И она сунула платье двойняшке.

Маб между тем вытащила из сундука второй предмет одежды и снова приложила к себе, прикидывая размер. Несомненно, это была мужская рубашка.

Я мгновенно понял, что именно ею отец укрыл маму от яростных солнечных лучей, когда нашел ее прикованной к скале серебряной цепью — цепью, которая была у меня, пока ее не отобрал Ноуэлл. Мама сохранила рубашку в память о папином поступке.

— А эта заплесневелая тряпка — подарок тебе, Бет!

Маб с издевательским смешком бросила рубашку сестре.

Конечно, так лучше, чем если бы пострадала Мэри, но все же было больно видеть, что с мамиными вещами обращаются без всякого уважения. В сундуке хранилась ее жизнь, и я бы с удовольствием сам не спеша перебрал каждый предмет, а не наблюдал, как Маб лапает их. К тому же Тибб считал, что здесь хранится что-то чрезвычайно важное — и Маб могла в любой момент обнаружить это.

Она снова занялась сундуком, жадным взглядом изучая его содержимое.

Банки и запечатанные бутылки, все с наклейками. Снадобья? Может, среди них есть то, что облегчит страдания Джека?

Множество книг разного размера в кожаных переплетах. Некоторые походили на дневники; интересно, их вела мама? Один в особенности большой том привлек мое внимание. Что, если в нем описание ее с папой жизни на ферме? Или даже рассказ о том, что с ней происходило до замужества?

Еще там были три брезентовых мешка, перевязанные кожаными ремешками. Маб подняла один и поставила на пол; послышался звон. Ее глаза возбужденно расширились. Она торопливо развязала ремешок, сунула внутрь руку и вытащила горсть золотых гиней.

— Наверное, тут целое состояние!

От жадности глаза Маб чуть не вылезли на лоб.

Она быстро проверила два других мешка. Во всех были золотые монеты — достаточно, чтобы много раз выкупить ферму Джека. Мне никогда даже в голову не приходило, что мама оставила такую уйму денег.

— Каждой по мешку! — воскликнула Бет.

На этот раз Маб не стала возражать.

— Деньги — это, конечно, хорошо, — сказала она, не сводя взгляда с сундука, — но спорю на свою жизнь, там есть кое-что получше. Может, эти книги? Может, в них полезные сведения — заклинания и все такое? Уж очень сильно Вюрмальд хотела заполучить сундуки. Мечтала о власти, которой обладала твоя мама. Значит, здесь должно быть что-то очень стоящее.

Она взяла самую большую книгу, именно ту, которая заинтересовала меня, открыла ее наугад и… Нахмурилась. Перелистывая страницы, она хмурилась все сильнее.

— На иностранном языке! Ни словечка не понимаю. Ты можешь прочесть? — спросила она и бросила мне том.

Еще не глядя, я понял, что это не латынь, ее ведьмы хорошо знают. Это была мамина книга, и, естественно, она была на ее родном языке — греческом. На языке, которому она учила меня с малых лет.

— Нет, — ответил я как можно убедительнее. — Тоже ничего не понимаю.

Однако в этот момент на пол упал заложенный между страницами маленький конверт. Маб схватила его, поднесла ко мне, и я прочел:

Моему младшему сыну, Томасу Дж. Уорду

Она надорвала конверт, достала письмо, развернула его и… Снова нахмурилась.

— Плохо, Том, — презрительно усмехнулась Маб. — Ты поступаешь нечестно. Сначала нарушаешь сделку, а теперь врешь. Я была о тебе лучшего мнения. Письмо написано на том же языке, что и книга. Стала бы мать обращаться к сыну на языке, которого он не понимает? Давай говори, что тут, а иначе твоя родня отправится прямиком в могилу!

Я взял листок и свободно прочел:

Дорогой Том,

это первый сундук.

Остальные можно открыть только при лунном свете и только твоей рукой. В них спят мои сестры, и лишь поцелуй луны пробудит их к жизни. Не бойся. От знают, что ты моей, крови, и будут охранять тебя, если понадобится, даже ценой своей жизни.

Скоро тьма обретет плоть и снова будет разгуливать по земле. Однако ты, воплощение моих надежд, имеешь волю и силы, и, как бы дорого это тебе ни обошлось, в конце концов победишь.

Просто следуй велениям совести и доверяй инстинктами. Надеюсь, когда-нибудь мы встретимся, но, что бы ни случилось, помни — я всегда буду гордиться тобой.

Мама

— Ну что там такое? — требовательно спросила Маб.

Я лихорадочно соображал, как поступить. Мамины сестры? Какие сестры могут спать в сундуках? И как давно они там? С тех пор, как мама прибыла в Графство и вышла замуж за папу? Наверное, она привезла их с собой из Греции!

Я видел кое-что очень похожее в Англзарке. Ламии. Бывают ведьмы-ламии двух видов: домашние и дикие. К первой категории относятся те, кто похож на Мэг Скелтон — истинную любовь Ведьмака. Они в точности как обычные женщины, только вдоль позвоночника у них тянется полоска желто-зеленых чешуек. Ко второму типу относятся такие, как сестра Мэг, Марсия: они передвигаются на четвереньках, покрыты чешуей и пьют кровь. Некоторые даже способны перелетать на небольшие расстояния. Возможно ли, что и мама — ламия, домашняя и добрая? В конце концов, Мэг и Марсия тоже родом из Греции. Дикая Марсия вернулась на родину в гробу — чтобы не наводить ужас на пассажиров судна; Ведьмак на все время плавания усыпил ее каким-то снадобьем. Им же он время от времени поил Мэг, чтобы на несколько месяцев погрузить любимую в сон.

Потом мне припомнилось, что мама раз в месяц поднималась в свою комнату, всегда одна; я никогда не расспрашивал, что она там делала. Может, разговаривала с сестрами, а потом снова усыпляла их? Почему-то мне казалось, что они дикие ламии. Может, вместе они станут достойными противниками Маб и остальным Маулдхиллам.

— Ну, я жду! — взорвалась ведьма. — Мое терпение иссякает!

— Тут сказано, что другие сундуки можно открыть только при лунном свете и что ключ должен повернуть я.

— А что внутри, сказано?

— Ни намека, Маб, — соврал я. — Но наверное, что-то особенное и гораздо более ценное, чем в первом сундуке. Иначе открыть их было бы не так трудно.

Маб подозрительно смотрела на меня, поэтому я попытался заговорить ей зубы.

— А где маленькие коробки?

В маминой комнате хранилось много вещей, и все ведьмы увезли с собой.

— А, эти… Слышала, что в них была всякая ерунда — дешевые брошки и прочие побрякушки, только и всего. Малкины разобрали их.

Я с грустным видом покачал головой.

— Так нечестно. Они принадлежат мне. Я имею право хотя бы взглянуть на них.