— Где я только не был! Проще назвать места и земли, куда не ступала моя нога, чем перечислить все те города и селения, где мне довелось побывать.

Он поднимал голову и задумывался. На его лице происходили странные вещи. Брови сами ползли вверх, на лбу появлялись морщины, глаза то злобно сверкали, то вдруг в них появлялся какой-то мягкий блеск и они делались влажными. А губы то вдруг становились жесткими, то растягивались в мимолетной улыбке.

— Расскажи, расскажи. Марсель, — просила Лилиан, — ведь я же никуда не выезжала из этих мест и ничего не видела.

— Знаешь, Лилиан, люди живут везде.

— И что. Марсель, везде живут так же плохо, как и у нас?

— Нет, не везде. Кое-где живут получше, но везде хватает несчастий и бед.

— Так почему же, брат, тебя называют изменником и за твою голову предлагают большие деньги?

— Моя голова, сестра, действительно кое-чего стоит, — и он прикасался двумя пальцами к виску. — Я не просто ношу ее на плечах, она кое о чем еще умеет думать, а глаза видеть, что в этом мире несправедливо. А в жилах Бланше течет горячая кровь, и я не могу видеть несправедливость, мне сразу же хочется схватиться за оружие и все изменить в этом мире. Мне хочется, чтобы такие как

Ты, как твои дети, были счастливы хоть немного, чтобы кончилось вот это беспросветное существование для простого народа, чтобы они увидели солнце.

— Брат, ты говоришь странные вещи. Но тебе, в конце концов, виднее. Я знаю, что ты всегда был честным человеком.

— Э-э, нет, сестра, не всегда Марсель Бланше был честным человеком. Иногда мне приходилось обманывать, для того, чтобы как можно скорее достичь нужного результата. Иногда нагло врал… Но знаешь, сестра, я не раскаиваюсь в своих проступках и думаю, бог меня простит. Ведь у меня на сердце никогда не было злобы и все, что я делал, я делал для того, чтобы хоть кому-то на этом свете стало легче жить. Так что думаю, ты со мной согласишься, что живу я на этом свете не зря.

— Успокойся, Марсель, — Этель клала свою руку на плечо брата и крепко сжимала пальцы, — лучше скажи, как ты себя чувствуешь.

— О, чувствую я себя прекрасно! Я давно уже не спал в чистой сухой постели, давно так вкусно не ел и давно на меня так приветливо никто не смотрел.

Марсель подмигнул Лилиан. Та залилась румянцем и засуетилась у стола, убирая пустые блюда.

— Марсель, не смущай мою дочь. Она очень молода и падка на комплименты.

— Мама, мама, зачем , ты так говоришь? — вновь вспыхнула и залилась румянцем Лилиан.

— Я говорю правду, дочь. Я знаю Марселя, он всегда нравился женщинам, как замужним, так и молоденьким. Он привык кружить им головы, а потом оставлять.

— Это правда. Марсель? — поинтересовалась Лилиан.

— О, да, если моя сестра говорит обо мне так, то это чистая правда. Тем более, Этель никогда не врет, этим она отличалась от меня всю жизнь.

— А ты, Марсель, любишь приврать? — хохотала Лилиан, ставя перед родственником большое блюдо с мясом и подкладывая ему самые лакомые куски пирога.

— Жизнь — не такая простая штука, как я думал раньше. И я сам не знаю, почему у меня все пошло на перекосяк, почему я стал жестоким, почему ненавижу подлецов и люблю честных людей.

Вдруг Филипп насторожился. Он приложил палец к губам и подал всем знак замолчать. Было слышно, как потрескивают поленья в очаге, как шумит за окнами ветер, как булькает вода в котлах.

— Что такое, Филипп? — насторожился Марсель Бланше, хватаясь за оружие.

— Мне показалось, что я слышал топот лошадей, — негромко, но испуганно произнес Филипп.

— Лошадей? Неужели они выследили? Неужели они знают, где я прячусь?

Этель испуганно вскочила из-за стола, подбежала к окну, приоткрыла ставни и выглянула на улицу.

— Да нет, все спокойно.

— А я уже испугался, — откладывая пистолет в сторону, сказал Марсель Бланше, — думал, что накликал на вас беду. Как же вы жили, сестра, все эти годы? — поинтересовался Марсель.

— По-разному, брат. Тяжело жили.

— А как ваши соседи?

— Кого ты имеешь в виду? Реньяры?

— Ну да, — кивнул Марсель, его губы нервно дернулись.

— Будь они прокляты, эти Реньяры. И дал же нам бог таких соседей!

— Что, они все продолжают бесчинствовать?

— Да, Марсель, да. На них нет никакого удержу. Они не боятся ни королевских солдат, ни судьи, ни прокурора. Они потеряли стыд и совесть. Вот Филипп видел, как они выгнали крестьян со своей земли. Представляешь, Марсель, те уже лет восемьдесят арендовали их землю, построили дом, завели скот, собирали хороший урожай, честно рассчитывались с Реньярами. А старший сын Гильома, Виктор, почему-то посчитал, что они платят мало и налетел с бандой своих

Головорезов и с братьями, забрал скот, весь урожай и выгнал из дому невинных людей.

— Дьявол! — прорычал Марсель Бланше и сильно ударил кулаком по столу. — Да будь у меня несколько смелых людей, я бы в два счета разобрался с этими ненавистными Реньярами. Филипп, ты бы помог мне?

Лицо Филиппа стало жестким. Он утвердительно кивнул. — Конечно. Конечно бы помог, дядя! Я ненавижу Реньяров всем своим сердцем, ведь они убили моего отца!

— Я знаю это, успокойся, Филипп. Придет твой час и ты с ними разберешься. А сейчас я пойду посмотрю, как там моя лошадь.

Марсель Бланше поднялся из-за стола, поблагодарил сестру и Лилиан за кров и хлеб, а потом направился в конюшню.

Его гнедой жеребец по кличке Мен громко и радостно заржал, почувствовав, что к воротам подходит хозяин.

— Ты мой хороший, хороший, — негромко прошептал Марсель, доставая из кармана хлебную корку, обильно посыпанную солью. — Вот, я принес тебе угощение, — и он протянул на ладони хлеб своему коню.

Тот влажными и мягкими губами принял угощение, стал тереться своей мордой о плечо Марселя.

— Хороший, хороший, — приговаривал Марсель, поглаживая упругую шею животного.

Конь стриг ушами, косил своим темным влажным глазом и нервно стучал копытом о землю.

— Что, хочешь сказать, что ты застоялся и тебе пора на просторы? Хочешь порезвиться, промчаться, как ветер по холмам?

Конь в ответ радостно заржал.

— Видишь, я знаю тебя, могу угадывать все твои мысли. Да и мне, поверь, не сидится в доме, хочется на простор, хочется на свежий ветер.

Конь принялся теребить рукав куртки Марселя.

— Ну, ну, успокойся, мой хороший, — мужчина провел по крутому крупу ладонью, — ты славный конь, очень славный.

Дверь конюшни приоткрылась и порог переступил Филипп.