– Андрей?

Дверь в мамину комнату была распахнута – уходя, Васильев забыл ее закрыть и, конечно, даже не подумал убрать разбросанные лекарства.

– Андрей!

Мать была высокой, красивой, рано состарившейся женщиной. Словно в какой-то момент ей все надоело, она перестала следить за собой, и в ее теле тут же все рухнуло – появились морщины, выцвели волосы, расплылась фигура, ссутулились плечи.

– Андрей, что это? – Она держала в руках пустой пузырек.

– Я уберу. – Васильев постарался проскочить через светлую прихожую в темный коридор, но не успел.

– Что это? – схватилась за сердце мать.

– Я уберу, – как заведенный повторил Андрюха, протягивая руку к телефону. – Я все исправлю, – прошептал он, забираясь в свою комнату.

Игрушечная собака валялась на полу. Он поднял ее и потянул из-за ошейника кусочек голубой бумаги. На нем был телефон и короткое «Звони!»

Именно это он и собирался сейчас сделать.

Жизнь – это горение, а не прожигание жизни.

Мудрость

В пустой кабинет математики Васильев пришел первым. Из незашторенных окон, продавливая стекла, в кабинет проникала ночь.

Пять вечера, а уже очень темно. Голова его гудела от долгого разговора с Ольгой Владимировной. Честно говоря, он очень надеялся, что она сразу скажет, как ему быть – как вести себя с математиком, как реагировать на замечания одноклассников, что отвечать завучу. Но ничего подобного он от психолога не услышал. Она заставила его перетрясти все события прошедших месяцев. В основном говорил он – вспоминал какие-то обиды, в чем-то оправдывался, пытался объяснить, почему он поступал именно так.

– Прекрасно, – наконец улыбнулась она. – Все это ты и расскажешь Юрию Леонидовичу. Он выслушает тебя, ты его. И вы договоритесь.

Вот так запросто сказать все в лицо взрослому? Это же самоубийство. Да никакой учитель, тем более Червяков, не станет его слушать!

Он не хотел этой встречи, он ее боялся. Но Ольга Владимировна сказала, что если разговор не состоится, то потом что-либо исправлять будет поздно.

И он согласился.

Была слабая надежда, что Червяков откажется.

Но он пришел.

В коридоре послышались шаги. В дверях появилась Ольга Владимировна. Увидев Андрюху, она кивнула.

– Хорошо, что ты пришел, – легко произнесла она, словно не провела этот день с Васильевым. – Юрий Леонидович, заходите.

Математик был хмур и сосредоточенно смотрел только перед собой. Ольга Владимировна посадила Червякова за его стол, Васильева напротив, а сама села с торца учительского стола, повернув стул спинкой вперед.

– Вам сейчас надо поговорить. Никого ни в чем не обвиняя и не оценивая. Вы скажете друг другу то, что вам не нравится, и сами договоритесь о примирении. Сейчас вам это кажется невозможным, но поверьте, час разговора – и все изменится.

Математик поджал тонкие губы.

– Я так понимаю, что по старшинству первому высказываться мне? – Он старательно избегал смотреть на своего ученика. – Что же, я начну. Мне совершенно не нравится, что происходит в этом классе. И я даже могу сказать, когда это началось. После осенних каникул. Да, с каникул. Они тогда ездили в Санкт-Петербург и вернулись совершенно неуправляемыми. Как будто их там подменили.

Уголки Андрюхиных губ дернулись, но он сдержался, чтобы не улыбнуться во весь рот.

Он хорошо помнил эти каникулы. Тогда они всем классом поехали в Питер. Это была незабываемая поездка. С ними отправили химичку Людмилу Ивановну, Червяков, конечно же, нашел повод отказаться от удовольствия несколько дней провести со своим классом. Может, правда, с этого и начать?