Встреча вышла очень трогательной, Мирций быстро уговорил Кальпурция присоединиться к их процессии. Тот в свою очередь убедил спутника, оказавшегося, несмотря на смешанное происхождение, весьма достойным юношей с живым умом и хорошими манерами, а главное, его нельзя было упрекнуть в том дремучем невежестве, что отличало, как правило, северную знать, поэтому в их долгих разговорах все трое принимали участие на равных. Время летело легко и незаметно.

Уже на подъезде к Ифийскому хребту, служившему естественной границей между порядком надоевшей Гизельгерой и долгожданной Силонией, Йорген, улучив момент, спросил Кальпурция, не стоит ли показать жезл молодому магу. Все-таки он не чужой человек и на подлость не пойдет. Не чужой, согласился тот, но он недостаточно мудр. Сын судии Тиилла очень хорошо относился к другу детства, однако это не мешало ему быть объективным. При всех своих несомненных достоинствах Мирций Луулл имел один недостаток, особенно непростительный для человека его тонкого ремесла, – он никогда не умел держать язык за зубами. Важные тайны ему лучше было не доверять.

И по северную, и по южную сторону Ифийский хребет считался местом опасным. Очень часто случается, что государства-соседи никак не могут поделить приграничные земли, каждый тянет одеяло на себя, споры и войны длятся годами, и эта неопределенность больно бьет по коренным обитателям этих земель, в них царят разруха и запустение.

Ифийский хребет тоже был спорной территорией. Но с ним дело обстояло еще сложнее. Ни Силония, ни Гизельгера, ни Фрисса не желали признавать его своим. На силонийских картах государственная граница была прочерчена по южному его подножию, на гизельгерских и фрисских – по северному. До войн дело, понятно, не доходило – это было бы совсем уж глупо, но дипломатические споры на тему «когда вы наконец наведете у себя порядок, житья нет от ваших разбойников!» – «это не наши разбойники, это ваши разбойники, сами с ними разбирайтесь!» тянулись столетиями. Потому что заниматься этим неблагодарным делом никто не желал. Кому и зачем нужны лишние хлопоты? Было бы ради чего!

Удивительно бездарной была ифийская земля. Опасные осыпные склоны, в редких местах поросшие кривым и больным лесом, годным разве что на дрова, и то плохие – дыму много, жару мало. Бедная до слез почва – репа и та расти не хочет. Пустые недра – лучшие рудознатцы, специально приглашенные из Нижнего Вашаншара, горной страны гномов, в течение долгих лет проводили изыскания, нашли единственно мышьяк. Постоянные ветра, то с запада, размывающие дождями и без того ненадежные склоны, то с востока, иссушающие дыханием Дальних Степей и без того скудные клочки пашни. Злобный и жадный народ, живущий почти поголовно разбоем, не то от безысходности, не то по велению души. В общем, ни одного достоинства, благодаря которому какая-то из трех сопредельных держав захотела бы взять под свое правление этот край, самими богами отринутый! Да что боги – даже Тьма пренебрегала им, и ночных тварей на ифийских склонах водилось вдвое меньше, чем на равнинах Гизельгеры и Фриссы.

Однако они все-таки были, а потому магическая защита, охраняющая подступы к Силонии, стояла и на гизельгерском участке границы. Действие ее ланцтрегер фон Раух, к общему удивлению, испытал на себе! Будто о невидимую стену шарахнулся! Лошадь ушла вперед, а он так и остался сидеть на щебнистой дороге, недоумевающий и злой, с отбитым задом. Он не сразу понял, что произошло, а спутники не сразу заметили. Ринулся их догонять, не догнал, понятно, пришлось орать, звать. Только тогда они соизволили обнаружить его отсутствие, прискакали взволнованные: «Что случилось? Ты упал?»

– Ага! В седле сидеть разучился! – совсем разобиделся Йорген. – Сами понаставили тут…

– Это от темных тварей, – извиняющимся тоном пояснил Мирций. – Оно их убивает мгновенно. Тебе еще повезло…

– Вот спасибо, утешил! – Он не мог так быстро успокоиться, слишком позорным и болезненным вышло падение. – И что мне теперь прикажете делать? Тут оставаться или назад поворачивать?

Силонийцы поспешили за пограничной стражей. Последовала долгая и неприятная беседа, ставящая целью выяснить, какое отношение к ночным тварям имеет ланцтрегер Эрцхольм, начальник гарнизона Ночной стражи столицы Эренмаркского королевства. Сошлись на том, что суть в крови нифлунгов. А поскольку нифлунги являются полноправными подданными дружественной короны, нет никаких оснований задерживать на границе господина ланцтрегера фон Рауха.

– Но вы можете поручиться, что раса нифлунгов не привержена Тьме? – спросил один из стражей, особенно бдительный.

– Не могу! – отказался Йорген решительно, сказались принципы, усвоенные за годы службы в Ночной страже. – Я могу поручиться только за себя. Я – не привержен!

Его пропустили, позволив Мирцию Лууллу разомкнуть на одно мгновение магическую завесу. И ступил-таки ланцтрегер Эрцхольм на землю благодатной Силонии.

Но за день до этого счастливого события было еще одно, куда менее приятное, но в Ифийских горах почти неизбежное: на перевале, вскоре после большого дождя, напали разбойники. И были это отнюдь не мужики с дубьем, коих немало бродит по дорогам и лесам «благословенного светлого Запада» в голодные годы. Двадцать отлично вооруженных и подготовленных воинов, не знавших другого дела, кроме кровавого, составляли шайку, орудующую на Хоррском перевале. Всего двадцать – но каждый стоил троих.

Они были уверены в успехе. Они налетели с разудалым гиком и свистом, веселые в предвкушении богатой добычи. Звенела сталь, и кровь лилась на каменное крошево горной дороги. Наемники честно отрабатывали свои деньги, не жалели ни вражеской жизни, ни собственной. Нашла коса на камень, говорят в таких случаях. По большому счету разница между ними была невелика: многим из охранников приходилось в свое время выходить с мечом на большую дорогу, и кое-кто из разбойников подряжался порой сопровождать караваны. Одни других стоили! Но численный перевес оказался на стороне охраны. Да и сами торговцы тоже умели держать оружие в руках. В бой они особенно не рвались, справедливо полагая, что не за то платят охранникам, но защитить собственную жизнь при необходимости могли. Нападавшие стали отступать.

Мирций Луулл в сражение поначалу не вмешивался – в круг обязанностей мага это не входило. И Йорген медлил, не хотел отбивать хлеб у охранников, пока те сами справлялись. Вмешался Кальпурций Тиилл. Разум подсказывал ему, что разбойники Хоррского перевала никакого отношения не имеют к негодяям окрестностей Далигалы, продавшим его в рабство, – многие дни пути разделяют их «охотничьи угодья». Но душу обуревала жажда мести, и, уступив чувствам, он ринулся в самую гущу битвы. Тут уж и оба его друга – старый и новый – не могли остаться в стороне. От Мирция, если честно, вышло немного пользы, он не столько убивал сам, сколько не позволял убить себя. Не позволил – и на том спасибо. Кальпурций, подогреваемый яростью, был очень неплох и заслужил одобрительные взгляды со стороны тех, чьим ремеслом была война. А Йорген, обычно имевший дело лишь с чудовищными порождениями Тьмы, неожиданно для себя обнаружил, как это легко, оказывается, убивать обычных людей. И во взглядах, что охранники бросали на него, не уважение было, а что-то подозрительно похожее на страх. Как-то неловко получилось. И тогда он решил впредь себе воли не давать, при необходимости сражаться не в полную силу. Быть как все.