Дана поднимается наверх, берет такси и едет в Эрмитаж. Парень в синей куртке изображает вид увлеченного туриста. Дане становится немного жаль его.

«Ему хочется посидеть в тепле и выпить. Или он голоден, а работа собачья, вот и бегает за мной. Впрочем, это его выбор».

Дана понимает, что через начальника охраны сможет добраться и до столь тщательно охраняемого тела. Она усмехается. Она придумала ему казнь, теперь надо только поймать удобный момент.

— Мама, я в порядке. Как Лека?

— Дана, я прошу, позволь нам помочь тебе. Где ты?

— Я в порядке. Вернусь, когда смогу. Как Лека?

— Дана, пожалуйста…

— Ты можешь ответить на мой вопрос? С ним все в порядке?

— Да, он здоров, но очень скучает. Дана, возвращайся…

— Я вернусь, когда смогу.

Дана кладет трубку. Ей трудно даются такие разговоры, но это ее долг, она понимает. Она не может никого утешить. И она не может быть там, с ними. Они не должны заметить, что ее больше нет.

«Я обязана как-то научиться жить. Когда все закончится, я вернусь в свой дом вместе с Лекой. Но это потом».

Дана не знает, когда наступит это «потом» и наступит ли вообще. Она застыла на одной точке смерти, она механически выполняет заданную программу, это единственное, что удерживает ее в относительном равновесии.

Константин напоминает о себе каждый день, но Дана держит его на расстоянии. Она понимает, что он — ключ к успеху ее мести. Он стоит очень близко к человеку, которого она собирается уничтожить. И Дана держит Константина за барьером, превратив его жизнь в пытку.

— Я могу устроить тебя в пресс-службу к шефу, хочешь?

— Немного позже.

Они сидят в «Макдоналдсе», Дана поглощает мак-санди, а Костя поглядывает на часы. У него мало времени, совсем нет, но он не видел ее почти неделю — Градский шлялся по региону. А эта девчонка не привыкла торопиться.

— Ты можешь идти, я знаю, что ты занят.

— Я должен идти, но не могу.

— Попробуй мак-санди, это вкусно с клубникой.

— Я не люблю сладкое.

— Кто тебе это внушил?

Он вздыхает. Единственный прогресс в их отношениях — это обращение на «ты». Он и этому рад. Все остальное, возможно, приложится — потом, со временем.

— Я скучал по тебе.

— Мак-санди — это супер. Я сегодня иду в оперу.

— Одна?

— Естественно.

— Я скучал по тебе.

— Кто-то очень умный придумал «Макдоналдс».

За соседним столиком расположилось семейство — мама и двое девочек-близнецов лет четырех. Обе крепенькие, кудрявые, толстощекие и очень беспокойные. Одна из них опрокинула стакан с колой, другая вскочила и побежала к их столику.

Она остановилась совсем рядом, глядя черными большими глазами на золотую цепочку с блестящим кулоном на шее Даны. Толстенькая ручка потянулась к украшению.

— Аня, нельзя!

Дана вздрогнула, внутри все сжалось. Она поняла, что сейчас может выдать себя, потому что сидящий рядом человек знал когда-то ту Дану. В ушах у нее звенит, а стены начинают плыть.

— Извините, бога ради, — Мать наконец подбежала к их столику. — Их двое, постоянно они что-то… Аня, отпусти, ты порвешь тете цепочку.

Но толстенькая ручонка не собирается выпускать добычу. Глаза малышки наполняются слезами. Ее мать краснеет.

— Извините, я сейчас разожму ей пальчики…

— Не надо.

Дана расстегивает замочек, и украшение остается в маленьком кулачке.

— Нет, как можно!

— Так. Пусть, это ведь ребенок.

Дана поднимается и уходит. Константин идет следом, словно тень. Вот сейчас, именно в этот самый момент, он узнал эту женщину. Он уже видел этот взгляд, эти огромные глаза, но тогда… Нет. Он не может поверить в то, что обнаружил. Но другого объяснения просто нет.

Они выходят в осенний вечер. В ноябре темнеет рано, на улице холодно и неуютно, не спасают даже яркие огни реклам и витрин.

— Значит, ты вернулась.

Дана поворачивается к нему. Она понимает, что должна что-то предпринять прямо сейчас, иначе все рухнет и похоронит ее под обломками.

— Ты вернулась, чтобы отомстить, Дана Ярош.

— И что?

— Пока — ничего. Я просто зафиксировал факт. — Константин смотрит ей в лицо. — Ты думала через меня приблизиться к нему?

— Была такая мысль.

— Значит, ты специально встречалась со мной?!

— Это ты со мной встречался.

Константин умолкает. Она права. Все их встречи были его инициативой. Их разговоры — странный диалог людей, говорящих каждый о своем.

— Я не думала тебя использовать. Но раз уж так случилось, что мы познакомились, мне это показалось неплохой идеей.

— Неплохой идеей? Это ты хорошо сказала! Ты же видела, что я влюбился. И продолжала играть со мной.

— Я не сказала ни слова о любви.

Он видит ее глаза. Они пустые и неживые. Он понимает, что Дана права. Но что ему теперь делать с этим знанием? Нет, инструкции на этот счет однозначны. Только вот обстоятельства изменились.

— Это ты прислала шефу туфельку?

— Туфельку? Какую туфельку?

— Розовую, лаковую…

Он осекся и отвел взгляд. Потому что сквозь бледную бесстрастность лица Даны проступила такая мука, такая нечеловеческая тоска, что выдержать этого Константин не мог. Он любил эту женщину. И ее страдание было невыносимо для него.

— Я не знаю об этом. Расскажи.

— Может, не стоит?

— Расскажи.

— Несколько недель назад кто-то прислал шефу по почте бандероль. Там была только туфелька — маленькая, лакированная розовая с атласным бантиком и порванным ремешком. Он узнал эту туфельку и страшно испугался.

— Ты думаешь, это я?

— Уже не думаю. Этого ты не могла сделать. Ты бы ни за что не рассталась с дочкиной туфелькой.

— Отдай мне ее.

— Как только смогу.

— Ты скажешь ему?

— Нет. С какой стати?

— Почему?

— Просто так.

— Сегодня холодно, правда?

Она уходит. Константин стоит и смотрит, как она удаляется, вот свет витрины упал на ее медные волосы, она зябко поводит плечами. Он понимает, что не сможет жить без этой женщины, а это значит, что он должен либо убедить ее отказаться от мести, либо помочь ей. А сейчас он просто идет за ней. Она права, довольно холодно стало.