Гаврилов задумался, а потом неуверенно сказал:

– Лобанов всегда держался несколько обособленно. Пару раз я видел его с женщинами. Но мы всегда встречались с ним тет-а-тет. Он как будто чурался шумных компаний. У него, конечно, были друзья… Постойте! Однажды мы с ним заскакивали к одному его приятелю. Мы были навеселе, и у нас кончились деньги. Лобанов брал у него взаймы… Костя Новиков – приятный молодой человек, фотограф… Он живет на улице Тухачевского. Я адреса не знаю, но зрительно могу показать совершенно точно.

Гуров кивнул и полез в карман за мобильником. Набрав номер, он сказал:

– Стас? Это Гуров. Бросай все и поворачивай в сторону Тухачевского. Нам там сейчас адресок один покажут, любопытный… Нет, что ты тоже любопытный, я знаю, но твое любопытство в эфире тешить не будем. Говорят, примета плохая. А нам теперь только удача нужна.

– Вот, пожалуй, эти окна как раз его и будут, – сказал Гаврилов, показывая пальцем на фасад пятиэтажного здания, выкрашенного изначально рыжей краской, но теперь изрядно побуревшей под дождем. – Нет, точно эти! Я хорошо помню, где расположена квартира.

– Вы бы, Эдуард Петрович, все-таки поменьше тыкали пальцем, – заметил Гуров. – Можно же словами объяснить. А то наверняка кому-нибудь покажется любопытным, что за три дурака под дождем стоят и пальцами в окна тычут.

Они уже порядком промокли, но Гуров решил, что не стоит заводить во двор машину, чтобы не привлекать лишнего внимания. Он и Крячко запретил это делать, чем вверг того в глубочайшую досаду, поскольку именно на Крячко была возложена задача наблюдать за домом снаружи. Стас промолчал, но все чувства были написаны у него на лице, и даже Гаврилов ему посочувствовал, заметив осторожно:

– Простите, я не понимаю – а какая необходимость ждать во дворе? Новиков живет на третьем этаже. Если даже вы предполагаете, что он захочет скрыться – не с третьего же этажа он прыгать будет!

– Какая необходимость, говорите? Эх, Эдуард Петрович! – покачал головой Гуров. – Захочешь скрыться – с крыши прыгнешь! Ну а вообще, необходимость такая – береженого бог бережет. Может, товарищ полковник немного и вымокнет, зато у меня на душе спокойнее будет.

По лицу Крячко было видно, что у него есть чем прокомментировать такое заявление, но он опять промолчал, не желая затевать обычную пикировку при постороннем человеке. Гаврилов пожал плечами и сказал:

– Вам виднее. Я лично с крыши прыгать бы не стал. Не думаю, что и Костя на такое способен… Так мы идем?

Гуров внимательно посмотрел на него и заботливо спросил:

– А вы готовы? Не подведете меня?

– Я готов, – коротко ответил Гаврилов.

– Придумали, что сказать? Важно, чтобы наше посещение не насторожило Новикова. Может быть, стоило бы повторить тот же номер – прикинуться подгулявшими и попросить денег взаймы? Люди всегда попадаются на стереотипы.

– Не стоит, я думаю, – сумрачно сказал Гаврилов. – Не сумею я сейчас притворяться. Да и вряд ли это понадобится. Он наверняка уже знает о гибели Владислава. Я просто спрошу его, что случилось. А вы – мой хороший товарищ. По-моему, никаких объяснений не потребуется.

– Правильно. Лишнего не надо – людей только напугаешь, – согласился Гуров. – Главное, попасть в квартиру. Мне хочется посмотреть, что у него там внутри…

Оставив Крячко мокнуть под деревом, Гуров с Гавриловым вошли в дом и поднялись на третий этаж. Несмотря на все заверения, Эдуард Петрович заметно волновался. Гуров из-за этого, впрочем, не очень расстраивался – волнение в сложившейся ситуации должно было выглядеть естественно. Не каждый день у людей погибают от пожара хорошие знакомые.

Из суеверия Гуров не ждал от этого визита ничего особенного. Максимум о чем он позволял себе помечтать – это дополнительная информация, которую, возможно, удастся получить от Новикова. Ведь совершенно не обязательно, чтобы все знакомые Лобанова были втянуты в преступные замыслы.

Неудачи начались сразу же. Когда они позвонили, дверь им открыла пожилая сутулая женщина в очках с толстыми стеклами. Недоуменно всматриваясь в лица незваных гостей, она вежливо сказала:

– А вы знаете, Костика нет. Как с утра ушел, так еще и не появлялся. Он сейчас в одном рекламном бюро работает – снимает для них. Говорит, очень перспективная работа. Но теперь он меньше бывает дома. Раньше, когда он был свободным художником, его почти всегда можно было застать. И мне было спокойнее… А вас я, извините, не припоминаю. Вы разве у нас раньше бывали?

Растерявшийся Эдуард Петрович по своему обыкновению заморгал глазами и отступил назад.

– Простите, мы тогда зайдем попозже, – пробормотал он. – Возможно, поближе к вечеру…

– А как ему сказать – кто был? – полюбопытствовала женщина.

Гуров не дал Гаврилову ответить. Оттеснив его в сторону, он доброжелательно улыбнулся и спросил:

– А вы, наверное, мама Константина? Простите, а как вас звать-величать?

– Елизавета Константиновна, – сказала женщина, робко улыбаясь в ответ. – Костика я в честь его деда назвала. Он был инженером на железной дороге. В те времена это была фигура! Знаете, что-то вроде космонавта сейчас.

– Космонавты уже не имеют того ореола, – заметил Гуров. – Да и вообще фигур сейчас уже не осталось, Елизавета Константиновна. Измельчали люди! Однако у нас к вам огромнейшая просьба – может быть, вы позволите нам набросать вашему Костику записку? Потому что вряд ли мы сумеем сегодня повторить наш подвиг. На улице льет! Я уже чувствую, что подхватил насморк.

Женщина засуетилась, шире распахнула дверь и настойчиво закивала головой.

– Простите меня старую! – сказала она смущенно. – Ничего не соображаю! Давно надо было вас в дом пригласить. Разучились мы жить нормально. Разве раньше такое гостеприимство было? Я помню, у моего отца меньше двадцати человек за обеденный стол не садилось… А вы, конечно, зайдите – погреетесь хоть чуть-чуть. Я сейчас вас чаем угощу – горячим! Надо было вам сразу меня надоумить…

– Да, может, не надо? – промямлил Гаврилов, неодобрительно взглядывая на Гурова.

– С удовольствием выпью чайку! – не обращая на него внимания, прогудел с энтузиазмом Гуров.

Он уже стоял в прихожей и расстегивал плащ, насмешливо поглядывая на смущенного Гаврилова. Эдуарду Петровичу ничего не оставалось, как последовать его примеру. Тем временем Елизавета Константиновна, оставив их вдвоем, почти бегом удалилась на кухню и тут же вернулась, радостно сообщив, что уже поставила чайник.

– Раньше-то, при самоварах, совсем другой чай был! – сказала она. – И пили его по-другому. Так и называлось – чаепитие! А сейчас что? Правильно вот молодой человек сказал – измельчало все… Между прочим, вы мне свои имена так и не сказали!

– Сейчас исправимся, Елизавета Константиновна! – заверил ее Гуров и, указывая широким жестом на спутника, сказал: – Это вот Эдуард Петрович, а меня зовут Лев Иванович. Очень просто запомнить.