Он открыл футляр, поморщившись, когда его пальцы коснулись защелки, врезавшейся в лоб Крейга Туми, достал скрипку. Ласково погладил ее и устроил скрипку под подбородком. Замер, задумавшись. Какая музыка достойна этого нового мира, где не звонили телефоны и не лаяли собаки? Ралф Вогэн Уильямс? Стравинский? Моцарт? Может, Дворжак? Нет, все не то. Тут его осенило, и он заиграл «Кто-то на кухне с Дайной».

Но, взяв несколько нот, опустил смычок.

– Наверное, ты все-таки попортил скрипку, хватив этого парня по голове, – предположил Дон Гаффни. – Такое ощущение, что она набита ватой.

– Нет, – медленно ответил Алберт. – Моя скрипка в полном порядке. Я в этом уверен. Дело в другом. Подойдите сюда, мистер Гаффни. – Гаффни подошел, встал рядом с Албертом. – А теперь наклонитесь к скрипке как можно ближе. Нет… не так близко, я попаду вам в глаз смычком. Так. Так хорошо. А теперь слушайте.

Алберт заиграл вновь.

– Чувствуете разницу? – спросил он, опустив смычок.

– Вблизи скрипка звучит гораздо лучше, если ты об этом, – ответил Гаффни и с уважением посмотрел на Алберта. – Ты превосходно играешь, парень.

Алберт улыбнулся Дону Гаффни, но заговорил, обращаясь к Бетани Симмс:

– Иногда, когда я уверен, что поблизости нет моего учителя музыки, я играю старые песни «Лед Зеппелин». Скрипка прямо-таки для них и создана. Вы бы удивились их звучанию. – Он повернулся к Бобу: – Ваша версия вновь подтвердилась. Чем ближе стоишь, тем лучше звучит скрипка. Причина в воздухе, а не в инструменте. Он не проводит звуки как должно, а значит, со звуком происходит то же, что и с пивом.

– Выдыхается, – уточнил Брайан.

Алберт кивнул.

– Спасибо, Алберт, – поблагодарил юношу Боб.

– Не за что. Можно убрать скрипку?

– Разумеется, – кивнул Боб и продолжил, пока Алберт укладывал скрипку в футляр, протирал пальцы и защелки салфеткой: – Вкус, запах и звук не единственные – ключевые – особенности обстоятельств, в которых мы оказались. Возьмем, к примеру, облака.

– А что с ними? – спросил Руди Уэрвик.

– Они не двинулись с момента нашего прибытия, и я думаю, что не собираются двигаться. Полагаю, что и погода как бы застыла. – Боб замолчал. На лице его были написаны беспомощность и испуг. – Как сказал бы Ник Хопуэлл, давайте обойдемся без сантиментов. Здесь все не так, это гиблое место. У Дайны все чувства, включая и то, что принято называть шестым, развиты сильнее, чем у нас, поэтому ее ощущения более острые, но думаю, мы все – в той или иной степени – осознаем: здесь все не так.

А теперь мы подходим к главному.

Пятнадцать минут назад я сказал, что вроде бы подошло время ленча. Сейчас, как мне представляется, гораздо позже. Четыре или пять часов дня. Мой желудок требует не ленча, а чая. У меня предчувствие, что темнеть за окном начнет еще до того, как наши часы будут показывать без четверти десять утра.

– Ближе к делу, приятель, – вставил Ник.

– Я думаю, речь идет о времени. Не об измерении, упомянутом Албертом, а о времени. Предположим, что в силу каких-то причин в потоке времени возникает дыра. Не ловушка, а дыра. Дыра во временно́й ткани.

– Такого бреда слышать мне еще не доводилось! – воскликнул Дон Гаффни.

– Аминь! – отозвался с пола Крейг Туми.

– Нет, – отрезал Боб, – это не бред. Бред в другом, мистер Гаффни. Вспомните, как звучала скрипка Алберта. Оглянитесь вокруг. Подумайте, что с нами случилось… где мы очутились… вот это бред.

Дон нахмурился, засунул руки в карманы.

– Продолжайте, – прошептал Брайан.

– Хорошо. Я не утверждаю, что мои слова – истина в последней инстанции. Я лишь высказываю свою версию, которая, может быть, объяснит происходящее с нами. Давайте предположим, что такие дыры во временно́м потоке появляются постоянно, но в основном над территорией, где не живут люди. Разумеется, я имею в виду океан. Не могу сказать почему, но это логичное предположение, поскольку большинство исчезновений имело место именно там.

– Атмосферные процессы над водой очень отличаются от тех же процессов над сушей, – добавил Брайан. – Возможно, вы правы.

– Дело не в том, прав я или нет. Но теперь, обсуждая проблему, мы можем оперировать понятными нам терминами. В атмосфере также наблюдаются феномены: перевернутые торнадо, кольцевые радуги, видимые днем звезды. Эти временны́е дыры могут возникать и исчезать по воле случая, они могут перемещаться, как перемещаются грозовые фронты, но они крайне редко появляются над сушей.

Правда, статистика скажет вам, что рано или поздно случается все, что может случиться, поэтому давайте исходить из того, что прошлой ночью временна́я дыра возникла над сушей… и мы, вот уж не повезло, залетели в нее. Этим полученная нами информация не исчерпывается. Теперь мы знаем еще одно свойство этого феномена: пролететь сквозь него живым может только тот, кто спит крепким сном.

– Прямо сказка какая-то! – воскликнул Гаффни.

– Полностью с вами согласен, – поддакнул с пола Крейг.

– Заткни хлебало, – рыкнул на него Гаффни.

Крейг заморгал, и его верхняя губа приподнялась в зверином оскале.

– Вроде все сходится, – прошептала Бетани. – Мы проснулись… в другом мире.

– А что произошло с командой и пассажирами? – спросил Алберт. Чувствовалось, что он чуть не плачет. – Если самолет пролетел сквозь дыру, что случилось с нашими попутчиками?

Воображение тут же нарисовало ему ответ: сотни людей, падающих с неба на землю, развевающиеся пиджаки, задранные юбки, открывающие нижнее белье, сваливающиеся с ног туфли, выскакивающие из карманов ручки, те, что не остались в самолете, люди, размахивающие руками и ногами, пытающиеся что-то выкрикнуть в разреженном воздухе, люди, оставившие на сиденьях сумочки, бумажники, часы, мелочь и даже кардиостимулятор. Он видел, как они врезаются в землю, приминая кусты, поднимая столбики пыли, превращаясь в ничто.

– Я предполагаю, что они испарились, – ответил Боб. – Полностью. Превратились в пар.

Дайна сначала его не поняла. Потом подумала о сумочке тети Викки, набитой дорожными чеками, и заплакала. Лорел обняла слепую девочку за плечи, прижала к себе. Алберт тем временем истово благодарил Бога за то, что его мать в последний момент передумала и решила не лететь вместе с ним на Восточное побережье.

– В большинстве случаев их вещи испарились вместе с ними, – продолжал писатель. – Остались бумажники, которые их владельцы, возможно, вынули в момент… События. Тут трудно что-то утверждать. Что пропало, что осталось… меня больше всего занимает парик, хотя это все мелочи, которые ничего не определяют. Наверное, ответа нам не найти никогда.

– Тут вы правы, – заметил Алберт. – Взять, к примеру, хирургические штифты. Я сомневаюсь в том, что человек, которому их вставили, решил вынуть их из плеча или бедра и поиграть ими от скуки.