— Да стреляйте же в ответ! Стреляйте в них сами, идиоты! Не стойте так!

Крадущийся Иисусик тут же нырнул в башню, как только по обшивке его «Тигра» зацокали пули русских. Стрелок немедленно развернул десятитонную башню, готовясь открыть огонь. Но лыжники уже попадали в снег, где стали практически неразличимы. Их было не достать.

Только теперь до Стервятника наконец дошло, что они оказались в ловушке. Русские дождались того момента, когда половина его танков переправилась на противоположный берег реки, а половина осталась на этом берегу. В результате силы «Вотана» сократились ровно вдвое. Штандартенфюрер Гейер знал, что в сложившейся ситуации у него есть лишь один выход: обороняться до конца. В такого рода бою его 60-тонные «Тигры», вооруженные мощными 88-миллиметровыми пушками, были практически бесполезны. Сейчас ему больше всего пригодилась бы обычная пехота. Но ее у него не было.

Оценив обстановку, Стервятник принял решение, как действовать дальше.

— Прекратить переправу через реку! — рявкнул он. — Всем стрелкам на танках — открыть огонь из пулеметов по нападающим, чтобы не дать им поднять голов от земли. Непрерывно стреляйте по ним, чтобы они не могли…

Стервятник вдруг замолчал, увидев, как один из русских вдруг поднялся и побежал по направлению к его собственному «Тигру». В руках у него была фугасная магнитная мина, которую он хотел прикрепить к борту танка. Это был заряд такой мощности, который не смогла бы выдержать даже весьма толстая броня новейшего немецкого монстра.

Стервятник отчаянно нажал на спусковой крючок своего «шмайссера». Очередь попала русскому в грудь. Тот нелепо дернул руками, мина выпала у него из пальцев. Секунду спустя она взорвалась. Русский дико закричал, а мгновением позже его тело разметало взрывом. Весь снег вокруг был усыпан кусками разорванной и обожженной плоти. Но это не остановило остальных Иванов — они поднимались и бежали на немецкие танки, готовые осуществить свою самоубийственную миссию и взорвать «Тигры» даже ценой собственной жизни.

— Не прекращайте стрелять по ним, — завопил Стервятник в микрофон, при помощи которого осуществлял связь по радио со всеми своими танками. — И маневрируйте! Не позволяйте этим уродам приближаться к вам! В первую очередь сзади…

Конец его фразы потонул в оглушительном грохоте взрыва, прогремевшего после того, как один из русских бойцов грудью бросился на моторный отсек одного из «Тигров», замершего на противоположном берегу Карповки. Танк дернулся, точно дикая лошадь, на которую впервые попытались надеть седло. Взрывом у него разорвало обе гусеницы. Из моторного отсека повалил густой дым. От русского бойца не осталось ничего — его тело просто развеяло по ветру.

Теперь все немецкие танки начали непрерывно маневрировать и вести непрекращающийся огонь из пулеметов, не позволяя русским приблизиться к ним на опасное расстояние. Это заставляло бойцов-лыжников прижиматься к земле. Но взвод русских минометчиков, который находился сзади, снова принялся обстреливать танки минами в надежде, что одна из них залетит в какой-нибудь танк сквозь открытый люк и разорвется внутри.

— Всем задраить люки! Задраить люки! — закричал Стервятник, опасаясь этой новой угрозы, и захлопнул бронированный люк своего «Тигра». Теперь он чувствовал себя в большей безопасности; но обзор поля боя из-за этого конечно же существенно ухудшился.

В этот момент справа из-за холма появился первый Т-34. Танк русских был гораздо слабее «Тигра» и по броне, и по вооружению; однако когда Гейер увидел эту «тридцатьчетверку», а за ним и другие неприятельские машины, неудержимо катившие на них, он понял, что русские основательно подготовились к тому, чтобы уничтожить их. Если он не бросит сейчас на стол какой-то новый неожиданный козырь, вытянув его из загашника, точно заправский фокусник — кролика из шляпы, русские методично уничтожат «Вотан», используя свое заметное численное преимущество в живой силе и технике.

— Проклятье… проклятье, проклятье! — застонал он, глядя, как на них накатываются все новые волны русских танков. — Где, черт бы его побрал, находится сейчас этот проклятый фон Доденбург? Куда подевались все его гренадеры — в тот самый момент, когда они мне более всего необходимы?

Но у Стервятника не было ответов на все эти вопросы. Он был предоставлен самому себе. По всему выходило, что «Вотану» суждено погибнуть в этом Богом забытом месте посреди бескрайней русской равнины.

Куно фон Доденбург посмотрел на полковника Кирову, лицо которой было освещено колеблющимся желтоватым пламенем свечи. Снаружи избы бушевала метель, и пламя свечи колыхалось всякий раз, когда порыв морозного ветра проникал в избу сквозь плохо законопаченные щели между бревнами.

— Я отпущу вас на свободу, как только мы вырвемся из котла, — сказал он, приняв окончательное решение.

Штурмбаннфюрер видел, как Елена весь день занималась с изнасилованной казаками «фронтовой подстилкой», утешая и успокаивая ее, пока, наконец, у той не прекратилась истерика и они не пришла в более или менее нормальное состояние. На фон Доденбурга произвел неизгладимое впечатление вид двух этих женщин — русского полковника и связистки вермахта, — которые, обнявшись, вместе шли по заснеженной степи. Он понял, что не сможет отправить Кирову на допрос в разведотдел, после чего она автоматически будет брошена в концлагерь. Фон Доденбург знал, что в немецких концентрационных лагерях русские военнопленные тысячами умирали от недоедания, побоев и болезней. Он не мог позволить себе, чтобы что-то подобное случилось с Кировой.

— Но почему? — прямо спросила она его. — Я же ваш противник.

Куно задумался и затем сказал:

— Когда-то вы действительно были им…

Он поглядел на ее прекрасное лицо так, словно видел его в первый раз.

— А теперь?

Эсэсовец пожал плечами.

— Я не знаю… Я вижу только, что вы — женщина, прекрасная женщина, — неловко пробормотал он.

В ее пронзительных зеленых глазах неожиданно показались слезы.

— Тебе не следует так разговаривать со мной, — произнесла она странно изменившимся голосом.

Он удивленно посмотрел на нее.

— Неужели вы подумали, что я…

— Прошу тебя, замолчи! — Она торопливо смахнула слезы с глаз. — Ты заставляешь меня думать о том, что существует какая-то другая жизнь помимо этой. Жизнь, которая не состоит из одной только войны.

Вдруг она вскочила на ноги и бросилась в его объятия.

— Все что угодно, — горячо прошептала она, прижимаясь к нему всем телом. — Возьми все что угодно, Куно… Все это принадлежит тебе.

Его ладони прикоснулись к ее грудям, таким восхитительно крепким и упругим под толстой тканью ее гимнастерки. Женщина тяжело задышала, и фон Доденбург почувствовал, как стремительно наливаются и набухают ее соски.

Молодой офицер замер. То, что он делал сейчас, было безумно, немыслимо. Он отлично знал это. Но какая, к черту, разница? Он мог погибнуть завтра — в то время, когда они пойдут к реке. Куно уже много лет жил ненормальной жизнью, отказывая себе во всем…