Для многих современных лингвистов, психологов и философов характерна явная недооценка первой сигнальной системы. Органы чувств дают нам более богатую информацию о мире по сравнению с тем, что дает нам язык. Ведь каждое понятие возникает из восприятия, а восприятие есть результат познания человеком предмета или явления в целостности, во всей совокупности конкретных свойств. Здесь не может быть каких-либо сокращений и упущений.

Представление о человеке в сознании любого народа включает несомненно такие детали, как естественное разделение человеческой руки на части (кисть руки и то, что следует за ней). Не будет большой беды, если в данном языке естественное деление руки будет выражено разными словами, ср. нем. Hand, Arm, а в другом оно выражено не будет, ср. рус. рука. Естественное деление руки было усвоено и немцем и русским на ступени восприятия. Поэтому невыраженность в языке фактически не означает какой-либо пустоты в сознании. Наше сознание поэтому состоит не только из понятий, выраженных отдельными словами, их формами и отдельными словосочетаниями, но оно включает целостные образы предметов, совершенно независимо от того, как они членятся в конкретных языках.

Немец разделяет два слова – Finger ʽпалец на рукеʼ и Zähe ʽпалец на ногеʼ, Knochen ʽкость животныхʼ и Gräte ʽкость рыбыʼ, Wald ʽлесʼ и Holz ʽлесоматериалʼ. В языке коми существует общее название озера ты и вад для озера, берега которого представляют плавающий дерн.

Усвоение этих понятий для русского не представляет никакого труда. Русский хорошо знает, что пальцы на руках и пальцы на ногах имеют известные различия, он знает это благодаря своему опыту, хотя в языке особые наименования для пальцев на руках и для пальцев на ногах могут отсутствовать. Русский также знает, что кости животных и кости рыб далеко не одинаковы по строению, форме и размеру. По своему опыту он хорошо знает, что это такое. Растущий лес и лесоматериалы для русского, так же как и для немца – это далеко не одно и то же. Русский среднеевропейской части СССР не создал в своем языке специального слова для названия озера с топкими берегами, но в своей жизненной практике он знает, что такие озера существуют.

При произнесении слова в сознании человека возникает некая сумма отличительных признаков, отличающая названный предмет от других предметов. Можно предположить, что эта сумма признаков у разных народов, по-видимому, одинакова. Произношение татарского слова урман ʽлесʼ, коми-зыр. вöр, марийского чодра, финского metsä и испанского selva ʽлесʼ может вызвать в головах носителей этих языков примерно одинаковые отличительные признаки.

Приходится признать наличие в человеческом сознании понятийных категорий. Некоторые наши языковеды высказывали сомнения относительно возможности существования понятийных категорий, поскольку они являются как бы внеязыковыми категориями, а человеческое мышление, по мнению этих языковедов, осуществляется только на базе языка. В действительности здесь нет никакой опасности. Понятийная категория представляет результат человеческого опыта, что может быть подтверждено вполне наглядными примерами. В китайском и японском языках множественное число предметов чаще всего никакими языковыми средствами не выражается. Исключение могут представлять только личные местоимения и некоторые одушевленные имена существительные. Однако отсюда нельзя делать вывод, что у японцев и китайцев нет никакого понятия о множественности неодушевленных предметов. Это понятие им дано в опыте. Точно так же неправомерно было бы делать вывод, что в сознании людей, языки которых не различают грамматической категории вида, совершенно отсутствует понятие действия, достигшего предела и действия, не достигшего предела. Это понятие также дано в опыте.

Некоторые наши философы и языковеды утверждают, что общечеловеческий характер мышления объясняется тем, что логическое мышление у всех народов одинаково.

«Логический строй мысли, – замечает П.В. Чесноков, – один для всех людей, ибо он вытекает из природы человеческого познания, обусловлен потребностями познавательной деятельности человека и в конечном счете потребностями практики. Поэтому никакие особенности строя языков не могут изменить его»[231].

Подобное суждение высказывает также в своих работах В.З. Панфилов[232].

Действительно, в каждом предложении, выраженном на любом языке, должна быть определенная логика. Возьмем в качестве примера такое суждение, как Птица сидит на дереве. Если транспонировать это смысловое задание в сферы различных языков и проследить, какими средствами оно может быть выражено, то мы не получим той единой схемы, которую допускает его логическая трактовка.

В некоторых языках необходимо будет выразить языковыми средствами, будет ли эта птица для говорящего определенной или неопределенной, т.е. употребить соответствующий артикль. В одних языках определенный артикль будет препозитивным, а в других постпозитивным. В языке, имеющем именные классы, слово птица должно получить определенный показатель класса. В тех языках, где деление имен на классы отсутствует, слово птица, естественно, не получит никакого классного показателя. Раскрываемый в слове признак, в данном случае определенное состояние, в различных языках мира обычно выражается глаголом. Глагольная форма может иметь специальное личное окончание, указывающее, что действие или состояние осуществляется субъектом 3-го лица. Некоторые языки мира могут обходиться без личных окончаний, поскольку личные местоимения могут с успехом осуществлять эти функции. Есть языки, где роль личных окончаний выполняют личные префиксы. Неодинаково и местоположение глагола во фразе. Например, в кельтских языках глагол чаще всего располагается в начале предложения. Наоборот, во многих языках агглютинативного строя он стремится занять конечное положение.

В иных языках, где существуют особые типы спряжения для переходных и непереходных глаголов, спряжение глагола сидеть естественно будет отличаться от переходных глаголов типа читать или рубить. В некоторых языках, например, абхазо-адыгских, локальная характеристика признака может быть включена в состав глагольной формы путем присоединения к основе глагола особого префикса, соответствующего по значению русскому предлогу на. В некоторых языках проводится различие между действием, совершающимся вообще, безотносительно времени, и действием или состоянием, совершающимся в данный момент. По этой причине глагол сидеть в данном случае будет употреблен в форме настоящего времени данного момента. Локальная характеристика состояния на дереве также может быть выражена в разных языках разными способами. В русском и вообще во многих индоевропейских языках для обозначения местонахождения какого-либо предмета на поверхности другого предмета обычно употребляются предлоги. В агглютинативных языках вместо предлогов, как правило, употребляются послелоги. Некоторые языки, как, например, прибалтийско-финские, различают две серии падежей – внешнеместные и внутренне-местные. По этой причине местонахождение на чем-либо выражается особым падежом суперессивом. В абхазо-адыгских языках, как говорилось выше, показатель местонахождения может быть выражен специальным глагольным префиксом.

Совершенно явно создается впечатление, что значение индифферентно к способам его выражения. Человеческая речь тесно связана со способами познания действительности. Сущность познания заключается в раскрытии