– Дядя Захарыч, это как мне не делать, вот так? – и выдала серию па из рок-н-ролла.

Пашка со Стрельцовым издали дружное «О-о!» и зааплодировали, посвистывая.

– Не свистите, поездок не будет! – в фóрганге появился Кременецкий. – Чего тут у вас?

– Василий Дмитриевич! Проходите на ряды. Иванову дрессируем! – Пашка откинул сиденье кресла, приглашая местного инспектора манежа присесть рядом.

– О! А я-то, старый пень, думал, у вас шестёрка лошадей и всё, а тут пополнение! Места в конюшне не дам, не просите – всё занято, на довольствие тоже не поставлю, кормите её сами!..

Немного позубоскалив, они приготовились к просмотру.

Света вывела на манеж Сатира и Сармата. Пристёгнутые к гýртам арни ры выгнули шеи коней лебедиными дугами. Лошади приобрели дополнительную грацию и пропорцию. Сармат строго осмотрелся вокруг, тряхнул гривой, фыркнул и пошёл мелкой рысью без напоминаний. За ним как тень, шаг в шаг, последовал Сатир. Они легко прошли пару кругов. Света ни разу не направила шамбарьер в сторону животных. Она держала его вертикально за середину рукояти в левой руке, словно он ей был не нужен. Правая рука плавно провожала лошадей по кругу. Изящным балетным поворотом и командой: «Вольтé!» Иванова легко и плавно разворачивала лошадей. Было ощущение, что Светлана и лошади танцуют одну партию.

– Вальс! Ва-альс! Алле-й, Сатир! – девушка плечами и всем корпусом подсказывала животным, когда и что делать. Выглядело это, как законченный отточенный танец совершенных созданий…

– Эта барышня сколько уже у тебя? – Кременецкий повернулся к улыбающемуся Захарычу. Тот самодовольно щурился, как мартовский кот.

– Чуть больше месяца!

– Раньше у кого работала?

– У Гречаненко в «Цирке-ревю».

– А откуда у них там лошади? Там же пластиковый варьетешный пол!

– А она не с лошадьми, с птицами работала. Служащей…

Кременецкий долго переводил взгляд с Захарыча на манеж и обратно, ища подвох и предчувствуя розыгрыш. Мало ли кто проездом заглянул к Захарычу в гости. Его учеников хватило бы на целый курс лошадиной академии, если бы таковая существовала. Он судорожно пытался вспомнить всех дрессировщиц, которых когда-либо встречал за свою жизнь. Вспоминал конные групповые номера, где работало по нескольку человек. Нет, он не припоминал эту «барышню». Тем более фамилию «Иванова» он уж как-нибудь запомнил бы…

– Василь Дмитрич, не тужься! Я не шучу! Она всего месяц как с лошадьми. До этого хвост от гривы не могла отличить…

– Ну, Захарыч! Ну, старый… даже не знаю, кто ты? Удивил так удивил! А какого же хрена Главк сюда какую-то Корсарову направляет на репетиционный, если у тебя уже всё есть?

– Ну, это же у меня есть, не у Главка. Там свои планы. Свои фокусы…

– Идите-ка погуляйте, дети мои! Вон какие погоды стоят, прямо май! – Захарыч повелительно кивнул в сторону парков. – Хватит цирка на сегодня! Вечернюю репетицию я отменяю, тем более, что сегодня Павел уезжает.

Света посмотрела на Пашку.

– Во сколько поезд?

– Около часу ночи. Завтра хочу пораньше оказаться в Главке. Ждут в зарубежном отделе. Поездка в Венгрию намечается.

– Можно я провожу до вокзала?

– Меньше расставаний – меньше слёз. Сам доберусь, на такси. Пойдём лучше, и вправду, погуляем!

Было тепло. Ветер согрелся под весенним солнцем, разомлел и прикорнул в ивовых ветвях. Он сладко посапывал. В такт его дыханию ветви чуть шевелились.

Пашка со Светой медленно шли вдоль берега пруда. Под ногами разбегались серые квадраты бетонных плит, на стыках которых уже кое-где пробивались зелёные стрелки травы. На воде утки рисовали исчезающие треугольники. Ивы смотрелись в воду, улыбались и тихо перешёптывались о чём-то сокровенном…

– Я смотрел твою репетицию сегодня утром и удивлялся – неужели ты никогда раньше не занималась этим? Из тебя могла бы получиться классная артистка! Ты об этом никогда не думала?

– Нет, не думала. Не думаю и сейчас. Мне нравится то, чем я занимаюсь.

– Но ведь это, толком, даже не профессия!

– Почему? А Захарыч? Он чем занимается всю жизнь, разве не профессией?

Пашка задумался и не смог найти, что ответить. Получалось, что, действительно – профессия. Да, малооплачиваемая. Да, малопрестижная и неперспективная. Малозаметная, как профессия цирковых униформистов, костюмеров, билетёров, даже музыкантов оркестра, которые дудят два отделения за копейки, «не вынимая», и которых зрители подчас даже не замечают. Но что без этих людей делали бы такие, как жонглёр Павел Жарких, джигиты Казбека, полётчики «Ангелы» и ещё сотни артистов в цирках страны!

– Да, Валечка, ты права! Я как-то не подумал…

– Я – Света… – Иванова остановилась и посмотрела Пашке в лицо.

– А я что сказал?

– Валечка…

Пашка не знал, куда девать глаза и как исправить свою оплошность.

– Извини. Вырвалось как-то…

– Расскажи мне о ней! – Света ещё раз посмотрела Пашке в глаза. Тот выдержал взгляд и неопределённо пожал плечами.

– Да что тут рассказывать, особенно о том, чего нет…

– Какая она? Красивая?

– Очень… – Пашка не сказал, он со стоном выдохнул это. Словно этим выдохом попытался избавиться от саднившей боли внутри, копившейся столько лет и сжиравшей сердце мучительными метастазами.

Через паузу он продолжил:

– Она воздушная гимнастка. Работает у отца в полёте.

– «Ангелы»?

– Захарыч рассказал?

– Нет, Захарыч тут ни при чём. Они у нас в Ленинграде в одной из программ с «Ревю» работали. Я Валентину помню. Её ещё каждый раз перед трюком объявляли. Действительно, очень красивая! Ежедневно ходила смотреть на неё и на иллюзионистку Ангелину Монастырскую. Это были самые красивые женщины в программе. Надо же, хм!..

– Для меня этот город тоже не чужой… – Пашка покусал губы. – Последний раз приезжал к Вале, когда…

– Развелись… – закончила за него Света. – Значит, в это время мы жили в одном городе, ходили по одним улицам, лестницам цирка, ночевали в одной гостинице. Может, даже где-то столкнулись плечами. И не встретились…

– Хм, как в любимом анекдоте Юрия Владимировича Никулина: «Из пункта «А» и из пункта «Б» по одноколейке навстречу друг другу одновременно вышли два поезда. Посередине, в пункте «Ц», на полной скорости они… не встретились! Почему? – Не судьба…

Пашка сделал паузу. Нырнул в тягостные воспоминания. Поёжился и продолжил:

– В гостинице мы не жили. У Вали коммуналка на Васильевском. Хотели и меня прописать в Ленинграде, я отказался. Город люблю. Очень. Но и боли там!.. Что воды в Неве! Не хочу больше туда…