— Вот, ваши десять тысяч рублей! — Она смотрела на меня теперь уже испуганно, как смотрят, вероятно, на людей, которые сходят с ума прямо на твоих глазах. Медленно, но верно.

— Какие еще десять тысяч? О чем ты?

— Вы же сами позвонили мне примерно около одиннадцати ночи, как раз четырнадцатого числа, и сказали, что у вас для меня есть работенка.

— Что, вот прямо так и сказала?

— Да!

— И что за работенка?

— Вы сказали, что к вам приехала какая-то родственница, из провинции, и что вы приготовили ей чемодан с вещами и продуктами, что поезд ее приходит на Павелецкий ночью и что было бы удобно, чтобы она прямо там в камере хранения и забрала этот чемодан. Там же, сказали вы, и ключи от квартиры, где она поживет какое-то время.

Я обернулась на дверь, за которой поджидал меня Вадим. Конечно, он все слышал. Интересно, поверил, что это правда, или нет? А может, он уже сбежал — от меня, сумасшедшей убийцы?

— В какой камере?

— В автоматической. Сказали, чтобы я положила в камеру номер «3234», назвали код, у меня даже записка сохранилась на всякий случай, и что заплатите мне за работу пять тысяч.

— За одну поездку на вокзал? — удивилась я. При всей своей состоятельности я никогда не была транжирой.

— Ну да. Я подумала, вы уж извините, что для вас это как бы не деньги, а для меня — целое состояние. И согласилась!

— И оставила рабочее место без присмотра?

— Я быстро, на метро туда и обратно! И потом, каждая консьержка имеет право сходить в туалет, к примеру, то есть ненадолго отлучиться. Словом, я рискнула. Но почему вы задаете мне такие вопросы, как будто бы первый раз слышите об этом?

— Да потому, что я тебе не звонила, Марина. И денег никаких не передавала.

— Но когда я вернулась с вокзала, под моим вязаньем лежала купюра в десять тысяч. Я подумала, что это чаевые, что ли, от вас. Словом, приняла как подарок и в душе поблагодарила вас.

— А кто тебе передал сам чемодан?

— Никто, вы мне сказали, что он стоит в уголке, в колясочной.

— Марина, ты что, голос мой не знаешь?

— Выходит дело, что не знаю. — В голосе ее уже звучали слезы. — А что случилось-то?

— Ладно, забудь. И никому ничего не рассказывай, хорошо? Мало того, что ты преступнику помогла, так еще и меня в это дело впутаешь.

Я поспешила выйти из кладовки, чуть не столкнувшись с Вадимом.

— Пойдем, она не должна тебя видеть. — Я поспешила наверх по лестнице. Вадим за мной.

Дома я отдышалась, все-таки шестой этаж, но решила, что пешком будет все равно быстрее: пока лифта дождешься, Марина может увидеть нас вместе с Вадимом. А мне бы этого не хотелось. Если ее станут допрашивать (а это нельзя было исключать), она припомнит этот мой визит, все расскажет о каком-то там чемодане, который я якобы попросила ее довезти на вокзал, да еще добавит от себя, что ночью я к ней вломилась с любовником. Как еще можно охарактеризовать мужчину, который имеет право находиться у меня, вдовы, поздно ночью?

— Похоже, ты влипла, вот что я тебе скажу, — сказал Вадим, едва мы заперлись дома. — Ты же не просила ее относить чемодан?

— Конечно, нет!

— Получается, что кто-то, выдавая себя за тебя, позвонил этой Марине для того, чтобы отправить ее на вокзал, то есть чтобы ее не было на рабочем месте. Понимаешь?

— Да как тут не понять-то? Думаешь, убийство было спланировано?

— Уверен. И труп действительно выбросили вниз. Вот смотри, убийца стреляет в Голта в вашей гостиной, так? Пах! Он падает, убийца прячет его в кладовке, чтобы он своим видом не пугал его…

— Думаешь, убийца был такой чувствительный?

— Эмоциональный. Я думаю, это была женщина. Мужик не стал бы прятать труп в гардеробную.

— Спрятал бы, если бы, к примеру, в дверь позвонили, постучали, — предположила я.

— Да, ты права. В любом случае убийца дверь никому не открыл. Он позвонил Марине и попросил ее отвезти чемодан на вокзал и даже назвал номер ячейки.

— Но это значит, что убийство действительно планировалось заранее! Нужно же было оставить чемодан в колясочной. Там есть такие коляски, которые стоят там вообще с зимы! Так что спрятать чемодан даже за месяц — и никто его не заметит! И ячейку в камере хранения тоже можно забронировать, положить туда… вернее, вообще ничего не класть, просто запереть, запомнив код, шифр.

Вадик, я боюсь, — захныкала я. — Кто-то чужой вошел в эту квартиру, не сломав замков, не нарушив сигнализации. И этот кто-то… он был здесь, планировал убить Сережу. Но это не могу быть я.

— Надо поехать на Павелецкий и проверить этот чемодан, — сказал Вадим. — А сейчас тебе пора спать. Все, хватит. Прими душ и ложись.

Будь со мной рядом Юра, он сказал бы то же самое и даже сам проводил в ванную комнату.

Я, любящая во всем ясность и порядок, сейчас почувствовала себя запутавшейся в мужчинах. Я любила своего мужа, Сережу. Относилась с нежностью к Юре, считая его своим близким другом. Любила память о своем первом, смутном, похожем на любовь, чувстве к Вадиму. Но в результате потеряла мужа и встречалась одновременно с двумя любовниками. Третий был на подходе.

Я вошла в ванную комнату и первое, что увидела, — это черный махровый халат Сережи. Я надела его, закуталась в мягкую, пахнущую его духами, ткань, и в какой-то момент сердце мое остановилось, когда я снова, как тогда, в день, когда со мной случилась истерика в присутствии Юры, осознала, что больше никогда не увижу Сережу. Что никогда он не сядет за стол на свое место, не улыбнется мне своей, пусть даже дежурной улыбкой, не обнимет меня. Да, у нас с ним было мало чего общего, и вспомнить-то нечего, разве что самые яркие моменты, когда мы с ним бывали на людях и когда меня переполняла гордость за то, что этот красавец-мужчина принадлежит мне. Да, я выглядела жалко на его фоне и знала, что все всё понимают, но все равно он был мой и был живой, полный сил, с гладкой кожей, густыми волосами, сладкими губами, и глаза его, цвета молодых изумрудов, горели призывным огнем. Сколько женщин любило его, а скольких любил он? Пусть он был порочен, циничен, эгоистичен, пусть, но все это было проявлением самой жизни. А сейчас он не интересен никому, разве что судмедэксперту, который выпотрошил его, как бройлера.

Я закуталась в ворот его халата и заскулила:

— Сережа, Сережа, Сереженька…

— Наташа, с тобой все в порядке?

Я уже стояла под душем, и горячая вода никак не могла согреть меня. Меня колотило, зуб на зуб не попадал.

Вадим, беспокоясь за меня, вошел в ванную комнату, выключил воду, закутал меня в полотенце и принес (а вешу я прилично) в спальню. Растер мое тело, уложил меня в постель, принес коньяку и заставил сделать несколько глотков.