Она ничего не говорила, а только пристально смотрела на меня. Я сказал то, о чем не смела сказать вслух она.

— Живя самостоятельно, я мог есть что хотел, работать когда хотел, носить одежду, которую хотел, проводить свое время с кем хотел. Я не стал исправлять ошибку, совершенную в юности, и в моем воображении она превратилась в справедливую месть за суровое обращение со стороны несправедливого отца. Я был убежден в этом, пока не получил известие о его смерти.

Мириам смотрела в свой бокал с вином, видимо не решаясь встретиться со мной взглядом.

— Но тем не менее вы не вернулись даже тогда.

Я старался рассказывать свою историю бесстрастно. Я мысленно рассказывал ее сам себе столько раз, что знал ее чуть ли не наизусть. И, несмотря на это, я чувствовал глубокую печаль, с которой попытался справиться, осушив свой бокал до дна.

— Да. Я не вернулся даже тогда. Трудно менять привычку, которая складывалась больше десяти лет. Я всегда был уверен, Мириам, что мой отец был патологически жесток. Но вот что странно. Теперь, когда я не видел его десять лет и не увижу уже никогда, я стал задумываться: а может, это я был не очень хорошим сыном?

— Я завидую вашей свободе, — сказала она, спеша поменять тему на менее тягостную для меня. — Вы можете уходить и приходить когда пожелаете. Можете есть что пожелаете, говорить с кем пожелаете, ходить куда пожелаете. Вы ели свинину? А моллюсков? — Она стала похожа на взволнованного ребенка.

— Это просто провизия, — сказал я и удивился своему желанию скрыть тот восторг, который испытал, впервые попробовав эти продукты, запрещенные нашим законом. — Чем один вид мяса или рыбы лучше другого? Чем один способ приготовления.пищи лучше? Эти вещи привлекают нас лишь потому, что они запретны, и восхищают лишь потому, что соблазняют своей греховностью.

— И поэтому англичанам не нравятся устрицы, из-за их вкуса?

Я рассмеялся, потому что обожал устрицы.

— Боюсь, я не это имел в виду, — сказал я. — Теперь ваша очередь отвечать на вопросы. Давайте начнем с вашего поклонника, мистера Адельмана. Что вы о нем думаете?

— Он не столько мой поклонник, сколько поклонник денег вашего дядюшки, — сказала она, — и к тому же довольно старый. Отчего вас интересует мое мнение о мистере Адельмане?

Гордость не позволила бы мне открыть истинную причину этого интереса, но я был, конечно, рад услышать, что Адельман не был мне соперником.

— Вчера вечером мы ехали вместе в его экипаже, и беседа с ним вышла несколько неприятной. Он показался мне неискренним.

Мириам кивнула.

— Он много занимается политикой, и в газетах его часто критикуют, — объяснила она, раскрасневшись от гордости, что знает о вещах, которые считаются сферой компетенции мужчин. Я удивился, как мой дядя, отгораживая ее от светской жизни, позволял ей читать политические газеты. — В немалой степени ненависть к нашему народу, — продолжала она, — которая, как вы сказали, существует в высшем свете, вызвана недовольством тем, какое влияние он имеет на принца и министров. Это, на мой взгляд, достаточная причина держаться от него подальше. Я бы не хотела быть связанной с тем, на кого общество уже наклеило ярлык злодея, не важно, виновен он или нет.

Смелость ее речей совершенно меня очаровала. Она понимала, что означал бы ее брак с Адельманом, и я не мог не одобрять ее нежелание связать с ним свою жизнь. — Тем не менее мне показалось, что мой дядя одобряет его ухаживания. Он хочет, чтобы вы вышли замуж за Адельмана?

— Мне непонятно, как он к этому относится. Насколько я могу судить, мысль о том, что вдова его сына может снова выйти замуж, все равно за кого, ему не по душе. Но возможность породниться с человеком с таким положением, как мистер Адельман, вероятно, заманчива. Однако мистер Лиенцо еще не говорил со мной по поручению Адельмана.

— «Еще не говорил», — повторил я за ней. — Вы полагаете, это возможно?

— Я полагаю, желание установить более тесную связь.с мистером Адельманом в конце концов пересилит печаль, которую ваш дядя испытывает по своему сыну.

— И что вы будете делать, — спросил я, — если он будет настаивать на вашем замужестве?

— Буду искать защиту в другом месте, — сказала она с напускной легкостью.

Мне показалось странным, что Мириам не упомянула о возможности жить самостоятельно, что она видела выход только в покровительстве одного или другого мужчины. Но я не знал, как намекнуть ей об этом, не задев ее чувств, поэтому повернул разговор в другое русло:

— Вы сказали, его интересуют деньги моего дяди, хотя он сам, безусловно, очень богат.

— Чистая правда, но это не означает, что он не стремится стать еще богаче. Как мне говорят, убеждение, что слишком много денег не бывает, — одно из основных условий успеха предпринимателя. И он стареет, и ему нужна жена. Жена должна принести ему деньги, но, как я понимаю, она еще должна быть еврейкой.

— Почему? Я уверен, такой влиятельный человек мог бы жениться на любой христианке, если бы хотел. Такие вещи не редкость, и Адельман, насколько я могу судить по непродолжительной беседе с ним, не испытывает большой любви к собственной расе.

— Думаю, вы правы. — Мириам поджала губы и передернула плечами. — Полагаю, он мог бы жениться на христианке, но в его положении это не было бы мудро.

— Конечно, — кивнул я. — Враги боятся его как человека, за которым стоит финансовая мощь еврейского сообщества. Если бы он женился на христианке, его неспособность… м-м… ограничивать себя могла бы восприниматься как угроза.

— Я также думаю, он хотел бы обратиться в христианство и стать членом Англиканской Церкви. Не потому, что это его духовный выбор, а потому, что так для него было бы легче заниматься его делом. Но, думаю, Аделъман понимает, какую неприязнь этот шаг вызвал бы и в той, и в другой общине. Поэтому он остановил свой выбор на мне. По брачному контракту за мной закреплено определенное имущество, и я не связана древними традициями.

Некоторое время я обдумывал сказанное Мириам.

— Если вы позволите мне задать нескромный вопрос, могу я чуть больше узнать о желании Адельмана завладеть деньгами моего дяди? Разве после женитьбы он получил бы не ваши деньги?

Она поставила бокал, чуть не опрокинув его. Я сожалел, что задал такой неловкий вопрос, но в конечном итоге она сама подняла эту тему, а мне быдр важно понять мотивацию Адельмана.

— Что ж, я сама напросилась, поэтому, полагаю, придется отвечать без обиды.

— Если хотите воздержаться, — поднял я руку, — я ни в коей мерс не стану настаивать.

— Вы слишком добры, но я все же отвечу. Аарон, как вы знаете, был торговым агентом вашего дяди, но не его партнером. Когда он умер, у него было очень мало собственных средств, фактически только состояние моих родителей, которое перешло к нему после нашей свадьбы. И большая часть этих денег была вложена в это рискованное предприятие, закончившееся, как вы знаете, катастрофой. Поэтому я женщина с очень небольшим состоянием и во многом обязана щедрости вашего дяди.