– Разве не проще было бы оторвать кусок ткани от твоей накидки? – спросил Толтон. – Я хочу сказать, это ведь то же самое вещество, верно?

Дариат ошеломленно посмотрел на него.

– Вот незадача, я об этом и не подумал.

Они провели следующие два часа в спокойной беседе. Дариат погрузился в подробности своего тяжелого испытания. Разговор прекратился часа через два, когда он умолк и бросил на физиков безрадостный взгляд. Те молчали несколько минут, все пятеро, а Эренц изучала результаты с помощью гамма-микроскопа. Выражение у них на лицах было даже еще более тревожное, чем у Дариата.

– Что вы там нашли? – спросил Толтон.

– Наверно, Дариат прав, – сказала Эренц. – Энтропия здесь, в темном континууме, кажется, сильнее, чем в нашей вселенной.

– Зря я, наверное, вам это сказал, – покачал головой Дариат.

– Откуда ты знаешь? – спросил Толтон.

– Некоторое время нас удовлетворяло такое состояние, – сказал доктор Патан. – Что и подтверждает эта субстанция. Хотя я не могу сказать, что абсолютно уверен.

– Да что же это, к чертям, такое?

– Дать точное описание? – Доктор Патан улыбнулся тонкой улыбкой. – Это ничто.

– Ничто? Но он же твердый!

– Да. Жидкость – совершенная нейтральная субстанция, конечный продукт всеобщего распада. Это лучшее определение, какое я могу вам дать, основанное на наших результатах. Гамма-микроскоп позволяет нам исследовать субатомные частицы. Чрезвычайно полезный прибор для нас, физиков. К несчастью, эта жидкость не имеет субатомных частиц. Тут нет атомов как таковых, это, кажется, состоит из единой частицы с нейтральным зарядом.

Толтон припомнил лекции по физике на первом курсе.

– Это вы про нейтроны?

– Нет. Масса покоя этой частицы много ниже, чем у нейтрона. Она имеет малую силу притяжения, что и дает нам ее жидкую структуру. Но это ее единственное качественное свойство. Сомневаюсь, что когда-нибудь она может стать твердой, даже если бы потребовалось собрать супергигантскую звездную массу из этого вещества. В нашей вселенной такое большое количество холодной материи коллапсировало бы под влиянием собственной гравитации, чтобы образовать нейтроны. Здесь, как мы считаем, иная степень распада. Энергия постоянно испаряется из электронов и протонов, разрушая элементарную связь частиц. В темном континууме скорее распад, чем сжатие, является нормой.

– Испаряется? Вы хотите сказать, что мы прямо сейчас теряем энергию наших атомов?

– Да. Это определенно объясняет, почему наши электронные системы так подвержены разрушению.

– И сколько времени пройдет, пока мы растворимся в такого рода вещество? – взвыл Толтон.

– Этого мы еще не определили. Теперь, когда мы знаем, что ищем, мы начнем проверять уровень потерь.

– Вот дьявол! – Он повернулся кругом, чтобы заглянуть в лицо Дариату. – Горшок с крабами – так ты назвал это место. Мы не собираемся отсюда выбираться, нет?

– С небольшой помощью Конфедерации мы еще можем переиграть, зато мы не повреждены.

Теперь Толтон мысленно продумывал эту концепцию, пытаясь представить себе, что будет дальше.

– Если я просто распадусь и превращусь в жидкость, моя душа сможет собрать ее вместе. Я буду такой же, как ты.

– Если в твоей душе содержится достаточно жизненной энергии – да.

– Но ведь она тоже разлагается… И твоя тоже, тебе пришлось украсть энергию у призрака. И эти существа снаружи, ведь они тоже борются за жизненную энергию. Это все, чем они заняты.

Дариат улыбнулся с грустным сочувствием.

– Так уж здесь все происходит.

Он умолк и уставился в высокий угол пещеры. Физики сделали то же самое, на их лицах отразилась озабоченность.

– Что же теперь? – спросил Толтон. Он не мог ничего увидеть там, наверху.

– Похоже, что нашим посетителям надоело на южной вершине, – объяснил ему Дариат. – Они идут сюда.

* * *

Первый из трех флайеров морпехов флота Конфедерации парил над Реджайной, как только сгустились сумерки. Сидя в пассажирском салоне посередине машины, Самуэль Александрович включил датчик на скафандре, чтобы видеть город внизу. Городские огни, рекламы и небоскребы отвечали садящемуся солнцу всполохами света, отбрасывая собственное радужное сияние на городской пейзаж. Он много раз наблюдал это зрелище прежде, но сегодня уличное движение казалось интенсивнее, чем обычно.

Это соответствовало состоянию, о котором сообщали в нескольких выпусках новостей, виденных им за последние два-три дня. Атака Организации заставила население пережить громадное потрясение. Из всех миров Конфедерации Авон предполагался вторым после Земли относительно безопасности. Но теперь города Земли были в осаде, а Трафальгар настолько сильно разрушен, что находился в процессе эвакуации. На всей планете невозможно было отыскать ни единой комнаты в деревенской гостинице.

Флайер стремительно пролетел над озером на восточной оконечности города, быстро развернулся и пошел назад, теряя высоту по мере того, как приближался к казармам флота в тени здания Ассамблеи. Он опустился и коснулся металлической подушки, а она немедленно скользнула вниз, в подземный ангар. Воздухонепроницаемые двери захлопнулись за ним.

Джита Анвар ждала, чтобы приветствовать Первого адмирала, как только он выйдет из флайера. Адмирал обменялся с ней несколькими небрежными словами, затем поманил к себе капитана охраны.

– Разве вам не полагается проверять всех новоприбывших, капитан? – спросил он.

Лицо капитана оставалось непроницаемым, хотя, казалось, он странным образом избегал взгляда Первого адмирала.

– Да, сэр, – ответил он.

– Тогда будьте добры, сделайте это. Исключений быть не должно. Поняли?

К обнаженной руке Первого адмирала приложили датчик, его также попросили поместить в блок его физиологический файл.

– Чисто, сэр, – доложил капитан и отдал честь.

– Хорошо. Скоро прибудут адмиралы Колхаммер и Лалвани. Сдержите свое слово.

Из флайера появились взвод морской охраны и два штатных офицера, Амраль-Сааф и Китон, которых тоже быстро проверили на признаки одержимости. Когда их объявили чистыми, они заняли свои места возле Первого адмирала.

Этот инцидент привел Самуэля Александровича в дурное настроение. С одной стороны, поведение капитана было простительно: недопустимо было бы предположить, чтобы Первый адмирал был носителем одержимости. И все же – одержимость все еще распространялась из-за того, что никто не верил, будто его друг или жена или ребенок мог быть охвачен заразой. Это было причиной того, что флотом, например, руководили три самых старших адмирала, и все они, чтобы достигнуть одного и того же места назначения, пользовались разными флайерами – на случай, если один из них поражен коварным оружием. Вынужденные рутинные процедуры могли бы успешно добиться цели, в то время как личная фамильярность грозила бедой.