Серый вывел его на площадку, заросшую сухой полынью, чернобыльником, крапивой, чертополохом, еще какими-то травянистыми кустами, которым Широков и названия не знал, венчалась эта дикая, пугающая своей необжитостью площадка камнем, стоявшим стоймя, на манер горного «жандарма».

«Жандармами» альпинисты издавна зовут стоячие камни, угрюмые, сыплющиеся крошкой и оттого опасные — «жандармы» могут рождать осыпи и даже камнепады. Альпинисты, как правило, стараются держаться от «жандармов» подальше, обходят их стороной, как обходят и крутые, полные снега склоны: подрубленная человеческими следами лавина может рухнуть и раздавить людей.

Прижав ко рту пальцы, чтобы не вылетало сиплое дыхание, Широков неторопливо огляделся, зацепился глазами за несколько сломанных стеблей полыни и невольно покачал головой — внизу, под «жандармом», засек замаскированную щель. Щель эту естественную, рожденную неверской водой, вымывшей из-под «жандарма» узкий пласт, кто-то закидал крапивой, пучками травы, сверху бросил несколько веток сухого багульника…

Получилась хитрая схоронка, неприметная, — сразу не найдешь, глубокая, вместительная… Вряд ли кто вздумает забираться под «жандарма» и вообще вряд ли кто подумает, что здесь что-то есть.

Человек, соорудивший эту схоронку, был специалистом своего дела, Широков таких людей встречал в своей жизни и раньше, знал, что спецы эти вообще умеют становиться невидимыми.

Подхватив с земли кривую суковатую палку, Широков сунул ее в щель, потыкал концом, нащупал что-то плотное, тяжелое, завернутое в ткань. Изловчившись, подцепил клок ткани, подтянул к себе.

Ткань была прочная, с пятнистым рисунком — это был большой армейский мешок.

— Интересно, интересно… — пробормотал Широков едва слышно, понимал бывший пограничник (впрочем, бывших среди пограничников, повторюсь, не бывает, и Широков считал точно так же), что посылка эта так или иначе связана с границей и доставлена сюда по Неверу. Скоро за ней обязательно кто-нибудь явится…

Надо было спешно что-нибудь предпринимать, — впрочем, что именно, было понятно: для начала дать знать в погранотряд.

Что произойдет дальше, Широков знал хорошо, мог расписать все действия пограничников по пунктам и минутам, и неожиданно ощутил зависть к тем, кто носил пятнистую форму и оберегал сегодня каждый камень, каждый куст, каждую пядь земли на нашей стороне. Господи, он готов был пойти в наряд хоть сейчас, пойти кем угодно, даже обычным бойцом, этаким обозником для прикрытия!

Он потянулся, ухватил клок материи рукой, потянул — мешок не очень-то поддался. Широков поежился от пронзительного, очень колючего ветра, выскользнувшего из-за «жандарма», плеснувшего ему горсть холодной мороси в лицо.

Видать, подцепил ветер с поверхности Невера воды и приволок сюда — изворотливый, однако, ветродуй, деятельный не по чину. Широков отпустил мешок, и тот немедленно, будто живой втянулся в каменную щель, вновь сделался невидимым.

Серый, сидевший рядом, вновь начал рычать — угрюмо свесив голову, он прокатывал в глотке дробленый камешник и не спускал глаз с щели, словно бы оттуда должна была выползти змея. Глянув по сторонам, Широков вытащил из нагрудного кармана куртки телефон — аккуратный пластмассовый кирпичик.

Первым делом после того, как он появился на сковородинской земле, Дарья снабдила его местной сим-картой и положила на счет тысячу рублей.

— Тебе это может понадобиться даже сегодня, — сказала она, — мало ли кому захочешь подать весточку с края краев земли…

— Ага, — Широков улыбнулся, — Владимиру Семеновичу Высоцкому. «Край краев» — это его слова.

Номеров, занесенных в картотеку новой симки, было немного, третьим в этом списке стоял телефон начальника Сковородинского погранотряда. Первым в новый список Широков вбил номер телефона сестры — это естественно, вторым — номер Сергея Ивановича, что тоже было естественно…

— Мужик! — внезапно услышал он тихий, какой-то по-вороньи каркающий голос, донесшийся до него из-за «жандарма», и дернулся. В следующий миг голос незнакомца наполнился опасным железом. — Отбрось-ка телефон в сторону.

Широков поднял голову, встретился взглядом с загорелым крепким человеком, примостившимся на ступеньке плиты, вылезающей из выветренного бока «жандарма». Ковбой, никак?

Ковбой выбрал очень удобную позицию — он мог легко уйти за камень, прикрыться им, — знал, в общем, что делает. В руке ковбой держал пистолет с длинным стволом. Собственно, это на ствол была навинчена насадка.

Звук выстрела из машинки с такой насадкой бывает очень слабым, бытовым, не громче щелка переломленного пополам карандаша.

— Смелее, — потребовал крепыш, — иначе сделаю тебе в руке дырку, и телефон сам отлетит куда надо.

— А если я начну орать от боли?

— Не начнешь. Я тогда сделаю тебе дырку в черепе. Ты даже рот не успеешь открыть, не то, чтобы заорать, — крепыш усмехнулся. — Следом уложу тех, кто приехал с тобой. Разумеешь?

— Чего уж тут… — Широков потянулся и отложил телефон в сторону.

Начало этой неожиданной игры, — губы у Широкова дрогнули сами по себе, не смог совладать с собою — он проиграл. Проиграл не только начало этой игры, проиграл очень многое, может быть, даже жизнь свою нынешнюю, и на кону уже стояла жизнь прошлая. А жизнь прошлая — это честное имя. В ней ему стыдиться было нечего, даже того, что пришлось снять майорские погоны.

Когда-нибудь история его взаимоотношений с Бузовским будет пересмотрена, он знал это, ощущал кожей, хребтом, нервами, сердцем своим, душой, которая, кстати, никогда не обманывала его.

А сейчас… Сейчас все будет зависеть от того, что произойдет в следующую минуту. Крепыш довольно засмеялся, небрежно ткнул длинным надульником в сторону сиротливо лежавшего на влажном камне телефона.

Раздался негромкий звук — хлопок не хлопок, треск не треск, щелчок не щелчок — сложный звук, который способен родить, наверное, только глушитель, навернутый на ствол. Боевой звук, в общем.

От телефона остались только пластмассовые щепочки, горстка пыли, да неприятный горелый дух; один осколок острым краем впился Широкову в щеку, он, поморщившись, выковырнул его.

Ясно было одно: раздумывать нельзя, надо идти на сближение с крепышом. А как идти? Пуля ведь все равно окажется быстрее, отбросит его от ковбоя метра на два — дальше, чем он сейчас находится… Но оставаться на месте — это еще хуже.

Он медленно, с тихим сипеньем втянул в себя воздух, процедив его сквозь зубы, и в то же мгновение, несмотря на ноющие кости и свои годы, сорвался с места, к которому его припечатал ковбой с пистолетом, и метнулся к незнакомцу.

Понимал Широков, что глупо идти вот так, в лоб, с голыми руками на пистолет, но и не идти было уже нельзя — по побелевшим глазам ковбоя Широков понял, что тот сейчас выстрелит.

Не хватило ему совсем немного, чуть-чуть, каких-то полутора метров, — да, собственно, если честно, на свою атаку он не рассчитывал — рассчитывал на бросок Серого, который, похоже, пока не