Заметим, что неясность контекста, где у Гесиода упоминаются работники — δμώες, не позволяет безоговорочно рассматривать их, подобно аналогичной категории у Гомера, как рабов. Тем не менее, очевидно, что в хозяйстве милого сердцу Гесиода крепкого хозяина работали не только батраки, но и рабы, а главное, что штат всех этих дополнительно привлекаемых работников был достаточно велик.[170]

Таким образом, можно думать, что осуществлявшееся с использованием чужого труда идеальное земледельческое хозяйство Гесиода было достаточно крупным и что производило оно не только минимум необходимого для жизни, но и какую-то избыточную продукцию. Вторым важным моментом, помимо привлечения дополнительной рабочей силы, и была широко уже практиковавшаяся реализация по крайней мере части произведенной продукции на рынке, по всей видимости в каком-либо городе, куда товар доставлялся морским путем. Об этом свидетельствуют достаточно подробные рекомендации о том, как надо совершать морские перевозки (а что они в принципе необходимы — это предполагается само собой разумеющимся, см. ст. 618-694). Подробно разъясняется, как следует содержать свой корабль (ναϋς), под которым, скорее всего, надо понимать небольшую парусную барку, как выбрать время для плавания, а главное, как лучше всего загрузить корабль ценным грузом (φόρτος, φορτία, φορτίζεσΰαι), чтобы воротиться домой с наибольшей выгодой, с барышом (κέρδος) (см., в частности, ст. 631-634, 643-645, 671-673, 689-691).[171]

Заявленный, таким образом, интерес к барышу заставляет нас еще раз вернуться к вопросу о главной жизненной установке Гесиода. Очевидно, что ее надо видеть в стремлении к материальному преуспеянию, в стремлении к богатству. Чтобы не загружать наше изложение пересказом соответствующих рассыпанных в поэме признаний (а их предостаточно), ограничимся приведением двух характерных примеров—двух заявлений, одно из которых открывает, а другое заключает главный корпус практических советов Гесиода. Начальное обращение гласит:

Завершая обзор главных экономических идей или представлений Гесиода, подчеркнем, что его поэма «Труды и дни» вводит нас прямо и непосредственно в хозяйственную деятельность людей архаической эпохи. Мир этих людей рисуется охваченным яростной конкуренцией, суровой борьбой за выживание, полярными следствиями которой были обогащение одних и обеднение и обнищание других. Успех первых поэт склонен объяснять их трудолюбием и рассудительностью, неудачу вторых — соответственно леностью и недальновидностью.

Такая интерпретация, не учитывающая сложного сплетения объективных факторов, действующих в массе своей, в условиях частной собственности и товарного производства, против мелкого хозяина, страдает очевидной субъективностью и односторонностью, но она показательна для жизненной установки Гесиода, который сам был зажиточным земледельцем и стремился сохранить и приумножить свое состояние. Для него именно характерно полярное отношение: отвращение к бедности, с недвусмысленным осуждением тех, кто обеднел, и влечение к богатству, со столь же осознанным и открытым отождествлением материального преуспеяния и счастья. Что может лучше подтвердить разложение традиционных общинных принципов и форм жизни, чем эти характерные, заявленные в поэме Гесиода со всею откровенностью, установки: признание закономерности и как бы естественности идущей среди людей конкурентной борьбы, которая сопровождается обогащением одних и обнищанием других, убеждение в решающем значении в этой жизненной борьбе за личной, исполненной надлежащей энергии и рационализма, инициативой, провозглашение не только материального, но и социального и даже этического превосходства богатства над бедностью.

Вообще характерной чертой времени была растущая имущественная дифференциация, углубляющаяся поляризация собственности. Темы богатства и бедности являются одними из заглавных в архаической поэзии, нашем главном литературном первоисточнике. Стремление людей к наживе, вечный страх перед разорением и нищетой, способы обогащения, необходимость соблюдения разумной, справедливой меры в делах собственности — все эти сюжеты социальной действительности на разные лады обсуждаются различными поэтами, крестьянином Гесиодом и родовитыми аристократами Алкеем и Феогнидом, авантюристом Архилохом и исполненным уравновешенной мудрости Со лоном. О воззрениях Гесиода было сказано уже достаточно. Разве что следовало бы упомянуть еще одну его сентенцию, в которой признание общего стремления к богатству сопровождается характерной оговоркой относительно безрассудства чрезмерного влечения, оговоркой, выдающей ориентацию также и Гесиода, при всем его индивидуализме, на некую норму, диктуемую этикой складывающегося гражданского общества. Порицая стремление иных людей совершать плавания ради прибыли даже весной, в не установившуюся еще погоду, поэт замечает:

Нашедшая, таким образом, известное отражение уже у Гесиода, эта тема меры достигает своего полного развития в архаической поэзии на рубеже VII—VI вв., когда формирование гражданского общества, полиса, с его принципами социальной справедливости и законности, вступает в решающую фазу. Подтверждения можно найти в особенности в произведениях Солона, а затем также и Феогнида.

Но тема меры —тема, так сказать, вторичная, определяемая корректирующим воздействием полисной этики на исконное влечение людей к богатству. А первоначальным заглавным мотивом было именно самое это влечение, воспринимаемое как естественное и вечное, равно как и убеждение в определяющем значении богатства для общественного положения человека. Отголоски этих распространенных мнений мы обнаруживаем и у названных только что представителей высокой, проникнутой гражданскими мотивами лирики Солона и Феогнида. Вот элегия Солона, условно именуемая «К самому себе» (fr. 1 Diehl[173]).[174] Афинский поэт отмечает всеобщность влечения к богатству: