Проверив ледовые условия в районе Новой Земли, экспедиция должна будет стараться проникнуть возможно далее в восточном направлении, чтобы удостовериться в возможности как дальнейшего плавания на Восток, так и плавания к устьям сибирских рек. Это была, по сути, мысль о Северном морском пути, развивавшаяся впоследствии многими русскими учеными и мореплавателями. Кропоткин имел в виду не только возможную экономическую пользу, но и общественное значение такой экспедиции, ее воздействие на духовную жизнь народа.

Все эти задачи, как полагал автор доклада, невозможно решить одним-единственным плаванием — потребуются многолетние исследования и снаряжение целого ряда экспедиций. Первая из них должна быть разведочной — на двух парусных шхунах ей следует провести рекогносцировку Карского моря, определить возможности плавания к востоку от Новой Земли и подготовить основную экспедицию, цель которой должна быть уже «исключительно научная и преимущественно географическая» — говорится в заключительной части доклада. Она должна быть рассчитана не менее чем на два года и не исключать возможности зимовки.

Доклад, сделанный Кропоткиным, был одобрен ИРГО. Один только адмирал А. А. Посьет усомнился в своевременности столь грандиозного проекта, заметив, что сначала надо исследовать побережье Мурмана и Белого моря. Однако план научной экспедиции поддержал авторитетнейший член общества академик А. Ф. Миддендорф. Совет ИРГО направил проект в Морское министерство, порекомендовав назначить Кропоткина начальником экспедиции. После долгих бюрократических проволочек средства на экспедицию так и не были выделены. Если бы эта экспедиция состоялась, России достался бы приоритет в исследовании центральной части Северного Ледовитого океана, были бы открыты новые острова, включая Землю Франца-Иосифа, существование которой к северо-востоку от Шпицбергена предположили Шиллинг и Кропоткин. Совсем по-иному могла сложиться и судьба самого Петра Алексеевича: избежав ареста и эмиграции, он, возможно, продолжал бы свою деятельность в Русском географическом обществе и стал бы одним из известнейших русских ученых. Надо сказать, что, оказавшись за границей, он живо реагировал на первые результаты исследований, проведенных в Северном Ледовитом океане экспедициями Норденшельда и Нансена, и опубликовал статьи о них в английских журналах «Nature» и «Nineteenth Centure».

Ученые, знавшие о равнодушии высших чиновников империи к научным проблемам и, в частности, к исследованию северных морей, пытались подготовить своего младшего коллегу к предстоящему разочарованию. Среди них был и академик Миддендорф, писавший в своем отзыве на доклад Кропоткина: «Поздравляю комиссию и составителя отчета с обстоятельным и столь научным разбором вопроса о необходимости экспедиции в русские северные моря и лишь сожалею о том, что прошлым летом не состоялась даже ни одна разведочная экспедиция. Снимают сливки другие, а наши, запоздав, засядут, пожалуй, в ледниках менее благоприятного климатического периода…» Он предупреждал, что суровые условия работы экспедиции могут поставить под сомнение ее успех: «На крайнем севере природа до жестокости не жалует человека, силою ничего не возьмешь, а всё терпеливым выжиданием удобного случая…»

В ожидании решения правительства о финансировании экспедиции предполагаемый полярный исследователь решил отправиться в другую экспедицию, о которой мечтал еще в Сибири, — проверить свои идеи о былом распространении оледенения там, где когда-то прошел древний ледник.

30 апреля 1871 года на заседании отделения физической географии ИРГО Кропоткин выступил с предложением организовать поездку в южную часть Финляндии и Швеции с целью изучения следов ледникового периода. Эти места уже стали знаменитыми среди геологов разных стран: здесь представлены особенно полно ледниковые отложения, в том числе длинные, вытянутые гряды, по-шведски «озы», происхождение которых вызывало споры ученых.

«Ни один из геологических периодов не имеет, конечно, такого значения для физической географии, как ближайший к нам ледниковый и послеледниковый», — начал ученый изложение своего плана. Эта мысль была с ним еще во время экспедиции в Саяны, не оставляла его и на Витиме, где встречались явные следы ледникового периода. А теперь нужно доказать, что валуны вынесены на равнины России не волнами моря, а могучими ледниками, спускающимися со Скандинавских гор. Собрано уже немало доказательств гипотезы. Оставалось лишь побывать в тех местах, откуда лед начинал свое движение на юг — в самой Скандинавии, сохранившей наиболее зримые и неоспоримые следы былого оледенения.

«Отделение выразило, что находит предполагаемые исследования полезными и любопытными» — так было записано в протоколе заседания отделения физической географии. Предложение вынесли на заседание совета общества, и 14 мая оно было одобрено. Петр Алексеевич Кропоткин ехал в Финляндию и Швецию, намереваясь вернуться сразу, как только станет что-нибудь известно о судьбе Северной экспедиции. Председатель отделения Ф. Р. Остен-Сакен обещал немедленно сообщить ему о принятом решении. Поездка в Швецию означает для Кропоткина знакомство с местными геологами, досконально изучившими следы «великого ледника», а также с полярными исследователями, посвятившими не один год работам в Арктике, среди современных ледников.

Вместе с Кропоткиным отправились три выдающихся геолога того времени: профессор Горного института, первый директор Геологического комитета России академик Г. П. Гельмерсен, известный палеонтолог и геолог академик Ф. Б. Шмидт, с которым Кропоткин встречался в Иркутске, и финский геолог М. П. Ребиндер. Все трое были оппонентами молодого и чересчур увлекающегося, с их точки зрения, геолога-самоучки. Еще двумя годами ранее Кропоткин опубликовал рецензию на книгу Гельмерсена «Исследования об эрратических валунах и о делювиальных образованиях России». В этой книге была нарисована картина затопленной в ледниковый период Европы, к северу от которой поднимался один только остров — Скандинавия. По Гельмерсену, ледники существовали только на этом высоком острове.

Не все из споривших хорошо представляли себе природу ледника и условия его существования. Никогда не бывал на леднике и Кропоткин. Его экспедиционный опыт исчерпывался Сибирью, но там он видел издалека ледники Саян, а главное, сумел разглядеть исчезнувшие ледники прошлого, оставившие следы в виде морен, валунов, отполированных и исцарапанных льдом скал, проложенных потоком движущегося льда долин — узких, с крутыми краями, похожих на корыта.

У водопада Иматра все участники путешествия согласились в том, что, как ни велика сила воды, воздействие ее на породы ничтожно. Работа могучих ледников намного основательнее, ее следы заметнее. Дальше Кропоткин продолжает путь один. Из Финляндии он перебирается в Швецию, где особое внимание обращает на исследование Упсальского оза, обнаружив неопровержимые признаки ледникового происхождения этого вытянутого на 200 километров вала. В Стокгольме он встретился с исследователем Гренландии и Шпицбергена Адольфом Эриком Норденшельдом — он на десять лет старше Кропоткина. Одна лишь экспедиция в Гренландию могла бы прославить этого человека, первым среди ученых поднявшегося по склонам Гренландского щита, первым увидевшего настоящий ледниковый покров, подобный тому гигантскому древнему леднику на севере Европы, о котором так много спорили.