– Я буду есть с лимоном, – обещал Генподрядчик, когда стадо адресантов отошло. – Как только выйду отсюда, я обещаю вам, что буду с ним есть. Я не успею еще дойти до дома, как в первом ларьке куплю не торгуясь меда с лимоном и буду есть на ходу. Мне лишь осталось выйти.

– Да-да, – сказал общественный незнакомец без перьев, нервно глядя вслед мягко уходящему леопардочеловеку. – Так вот. Я поставил на вас последнее. Мне пришлось заложить дом, семью и нескольких близких знакомых. В случае вашей неудачи мне придется лишиться всего. Особенно болезненным было бы потерять нескольких близких знакомых, знаете, я всегда был достаточно щепетилен в знакомствах, не хочу хвастаться, но у меня сложилась неплохая подборка.

– Я оправдаю, – скупо сказал Генподрядчик.

Тут подошла за письмом гиеносвинья; порочная усмешка, неудачно озарявшая ее неприятное лицо, создавала эффект красных глаз; ее хвост, задние ноги и потертая кожаная сумочка с расходящейся молнией производили самое невыигрышное впечатление; незнакомец быстро отодвинулся, но она без затей мазнула его грудью по виску в целях знакомства, и тут же по его лицу пошли рефлексы того биологического вида, с которым он вступил в непосредственный контакт. Гиеносвинья, несмотря на свою безнадежную распущенность, сконфузилась, быстро нашла телеграмму, начинавшуюся «Я много провела раздумьях твоим предложением», и отошла.

Незнакомец, осилив в себе поползновение быть гиеной, провел слабой рукой по взмокшему лицу и продолжил, сопровождаемый сочувственным вниманием конфидента:

– Кроме того, я тоже дал вам письмо и хочу, чтоб оно дошло. Понимаете ли. В детстве я много страдал от эгоизма. От своего, я имею в виду. Я не имел благородной привычки быть отзывчивым на вещи внешнего мира. Поэтому, когда эта отзывчивость во мне непредвиденно возникла, она получила, так сказать, пенитенциарный характер, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Думаю, что понимаю, – решил Генподрядчик.

– Я написал бабушке, – продолжал незнакомец. – У меня было время поработать над слогом, поэтому я смею полагать, что высказал все наилучшим образом. Среди тех людей, при воспоминании о которых меня жжет и гложет бесплодное раскаяние, она занимает одно из первых мест. Вы меня очень обяжете, если в качестве признательности отнесете ей это.

– Без сомнения, – сказал Генподрядчик.

– Если она, – продолжал незнакомец, нервно разглаживая брюки на коленях, – попросит вас прочесть вслух, потому что у нее не очень хорошее зрение, и вы дойдете до того места, где я упоминаю о банке с малиновым вареньем, могу я просить вас не спрашивать у нее, о чем идет речь? Мы с вами сведены судьбой, в сущности, случайно, и если я оставляю какое-то личное пространство закрытым для дискуссий, то, кажется, имею на это право…

– Конечно, – сказал Генподрядчик. – Скажите, пожалуйста, а поэзия на вас действует?

– Только если руками трогать, – сообщил незнакомец.

– А если трогать, то любая? Или есть предпочтения?

Тут незнакомец открылся, что от поэзии Северянина его тело зацветает бледно-фиолетовыми линиями, расположение которых напоминает изобаты на географической карте, а от Асадова на нем по белому фону идут черные буквы, изображающие то стихотворение, к которому он в настоящий момент припадает, и тогда завязку истории двух разнополых студентов он может прочесть на доступных обозрению частях тела, а чтобы узнать ее грустный финал, ему приходится идти к большому зеркалу и становиться к нему спиной. Что же касается классических достижений отечественной словесности, то когда он недавно в задумчивом настроении решил перечитать «Бориса Годунова», то у него на правой ладони выросла высокая башня, наподобие покойной Сухаревской, а из ее верхнего стрельчатого окошка выпал человек с руками разной длины и криком: «Тень Грозного меня усыновила». Долетев до ладони, он канул головой в холмы Венеры, а вслед за ним пропала и башня.

– Вот, собственно, то немногое, о чем я хотел поставить вас в известность и просить, – заключил незнакомец, пораженный неудержимой отзывчивостью, и начал было подниматься со скамейки.

Генподрядчик сделал порывистое движение схватить его за рукав, но опомнился и лишь быстро спросил:

– А выйти отсюда?

– Ах, да, – спохватился незнакомец, видимо расстроенный нечаянным проявлением слабости, в которой только что так живо раскаивался. – Виноват, простите великодушно. Ну, что могу сказать. Тому человеку, который тут до вас, я не советовал на этот предмет, потому что не было случая составить знакомство; он, знаете, все больше лягушек ловит, тут у нас чудесные ловы, природа вообще замечательная, рубашку свою дерет на полоски, у него красная, и ловит; но вы, вы другое дело… (Генподрядчик искренне себя с этим поздравил.) Тут, собственно, нет путей. Есть только сюда, а отсюда нет. Было бы, согласитесь, странно, если бы тут было так, что иди, мол, кто куда хочет.

Генподрядчик поглядел на его восприимчивые черты с невыразимым ужасом.

– Но, – сказал незнакомец, наставительно подняв палец, что на письме должно было быть передано курсивом. – Но. Вы могли бы прибегнуть к таким практикам неофициальным.

– Каким это таким практикам?

– Мантическим практикам, – интимно сказал незнакомец. – Тут, видите ли, есть свои методы. Нынче какое число, позвольте спросить?

– Одиннадцатое января.

– Ну, видите, одиннадцатое января. Люди ныне, будучи даже и в менее пиковом положении, охотно прибегают ко всякому такому, ведомые кто любопытством, кто намерениями этнографического плана, а кто и просто за хорошую компанию, – и, действительно, потом бывает о чем вспомнить; одеколону, правда, много уходит, зеркало протереть и на другие надобности, а вам сейчас если грамотно об этом вопросе погадать, то удастся, я думаю…

– За ворота башмачок, – обреченно сказал Генподрядчик, чувствуя, что если это лучшее в его положении средство, то уже пора ему драть рубашку на полоски и идти испытывать, какие чудесные здесь ловы. – Туз бубновый, гроб сосновый, эй, откликнись, кто идет. Может, здесь где-нибудь тень Грозного подземные коммуникации копала, так можно их успешно поискать?

– Напрасно вы так, – обидчиво сказал незнакомец. – Не стал бы я вам предлагать суррогатных средств. Благоразумие должно проявляться не в пошлом просветительском осмеянии суеверий, а в разборе, что тут суеверие, а что, наоборот, дает положительный эффект…

Генподрядчик спешно извинился.

– Другое дело, – продолжил успокоенный незнакомец, – не буду скрывать, есть технические трудности. Подавляющая часть прогностических практик рассчитана на контингент заинтересованных в замужестве, и Жуковский сказал: «Девушки гадали». То есть традиционные методики специализированы, и поэтому…

Тут, видимо, на лице Генподрядчика слишком явно отразилось предчувствие, что ему придется выставлять голый зад в окно бани на предмет того, волосатой или плешивой рукой его потрогают претенденты, так что незнакомец поторопился его успокоить: