стариков, нечаянно наступал им на руки, те ругались, а командир извинялся и продолжал искать Турсунова.

Но Турсунова уже не было. Видел из окна дома Эгамов, как час назад, протрезвев, очнулся он, разглядел спящего рядом командира и испугался. Будто не было между ними с Вековым ночного разговора с досках и цементе тридцать пятого года и будто Турсунов видел командира впервые…

Но подумал Эгамов, что от встречи с Вековым Турсунов получил удовлетворение сполна. Казалось бывшему адъютанту, что Турсунов вовсе не спал, а просто притворялся и слышал, как командир жалеет его, всячески обхаживая пьяного.

Больше Турсунову ничего и не нужно. Все эти утомительно долгие годы он ждал приезда хозяина и боялся, а хозяин приехал и все простил Турсунову, да еще в знак дружбы лег спать рядом…

И уверен Эгамов, теперь он спрячется и, освобожденный от вины, будет до конца своих дней избегать командира, ибо командир ему больше не нужен и не интересен.

Так думал Эгамов, наблюдая через окно за всем, что происходило во дворе.

Когда много лет назад обмелела река, Турсунов согласился: видно, так суждено — и, избавившись вскоре от паники, стал управлять заводом дальше. Но не тем большим, вокруг которого намечалось построить Гаждиван, а двумя маленькими цехами, которые были пущены в дело еще при Бекове…

И вот теперь Беков, пожалев Турсунова, будет добиваться его расположения, ибо командир добр и душа его чиста. Нужно ему, думал Эгамов, чтобы кто-то из двух сподвижников делил с ним остаток дней в Гаждиване… А так как у Нурова свой план переделки здешней жизни и человек он отличной от Бекова хватки, то сподвижником Бекова должен стать этот побитый, такой неактивный Турсунов.

— Командир, — тихо позвал Эгамов, — заходите в дом, я занесу одеяла…

Все еще не пришедший в себя, шатаясь, Беков побрел в дом. Но невозможно было обрести ему покой.

Старики… Они следили за каждым его шагом, и, как только Беков подошел к порогу, кто-то воскликнул:

— Командир убегает!

Эгамов вышел Бекову навстречу, чтобы помочь ему войти в дом. Но старики уже проснулись и зашумели у окна, требуя командира.

— Что ж, — сказал Эгамов, — поговорите с ними через окно. Но прошу вас, ничего не обещайте.

— Кто эти люди?

— Они встречали вас у обелиска. Они любят вас, командир. Но любовь их хуже яда змеи.

Старики шумели, протягивали к окну руки, трясли подолами рваных халатов.

— Командир, сделайте для нас что-нибудь… Сделайте.

— Вот так они всегда требуют, — пояснил Эгамов.

Беков ничего не понимал и тихо спрашивал:

— А что им сделать?

— Не обращайте внимания. Они притворяются. На самом деле люди счастливы, командир. Одно ваше присутствие делает их счастливыми.

— Командир, — кричали со двора, — прогоните человека, который стоит рядом с вами. Он изверг, мучил нас много лет, презирал. Прогоните, и у вас будет удача. Он дьявол, а вы отец наш…

— Хорошо, — ответил Беков, — Кулихан, иди в другую комнату.

— Я уйду, только не обещайте им ничего.

Сидя у постели спящего Маруфа, Эгамов слышал, как Беков говорил старикам:

— В Бухаре обещали разобраться. Не оставят нас в беде.

Дальше Эгамов уже не слышал — проснулся Ма-руф, зашептал:

— Вижу, отец, командир прогнал тебя…

И Эгамов промолчал.

3

Когда наступило утро, вышел Беков, чтобы разглядеть хорошенько Гаждиван.

На постаменте он увидел угрюмого от волнений ночи Эгамова. Ходил по граниту бывший адъютант, мыл тряпкой ступеньки, отгонял птиц, чтобы те не клевали бутоны.

Заметив командира, Эгамов засмущался, спрятал тряпку за спину.

— Ты что тут делаешь? — не понял Беков.

— Чищу кое-что, командир, вытираю, — ответил в приливе добрых чувств к командиру его бывший адъютант.

— Что ж, — согласился Беков, — доброе дело делаешь…

И пошел дальше.

— Куда вы, командир? — заволновался Эгамов, боясь отпускать его одного.

— Прогуляться…

— Не завтракали ведь вы…

Ушел Беков, и возле магазина увидел он Нурова, раздающего гаждиванцам виноград с колхозного поля.

Стоял он на машине и взвешивал каждой семье по два килограмма.

Те радовались удаче и превозносили Нурова до небес.

И Нуров радовался, что делает добро людям, но, взяв из ящика гроздь винограда, грустил, что не может гнать для колхоза хорошее вино, ибо негде было ему хранить плоды, а доски, которые он вымаливал той ночью у маленького человечка, еще не прибыли.

Беков постоял невдалеке, отмечая с огорчением, что авторитет Нурова столь высок в Гаждиване, и повернул к дому в испорченном настроении.

Эгамов стыдился комнаты, куда поселил своего командира. Здесь только голый стол и кровать да проволочная вешалка, и еще по углам висят дыни в плетеных корзинах.

Лучшей комнаты у Эгамова нет. В этой жил некогда сын Анвар.

Думал старый адъютант, что привезет сюда Анвар жену, и, когда родятся внуки, придется разобрать правую стену и пристроить к этой комнате спальню.

Но сын ушел от него в чужой город, к чужим людям, чужой жене, и родители жены стали теперь ему отцом и матерью, и все это ему нравится, потому что стал зажиточным. Ладно, нечего столько горевать, Кулихан…

Теперь в этой пустой комнате Эгамов устраивал командира. Беков нисколько не обиделся, сел и стал молча раскладывать на столе все, что было у него в саквояже.

Достал старый будильник без стрелок, отвинтил крышку и вынул красный сверкающий орден.

— Орден Трудового Красного Знамени. Получил в сорок третьем. В Алма-Ате.

Эгамов торжественно положил орден себе на ладонь.

— Большой орден, командир. Но дела ваши стоят сотни таких орденов, поверьте мне.

Эгамов вздрогнул, когда вынул Беков свою одежду. От запаха тех далеких лет закружилась голова. Эгамов заплакал, увидев китель командира.

— Словно опять мы скачем с вами в то великое время! — прошептал он, поглаживая китель, чувствуя, как ноют пальцы от прикосновения к священной материи. — Совсем новый, совсем такой, как я сшил его вам.

— В городе мне не пришлось носить его.

Беков снял белый гражданский китель, и Эгамов помог ему надеть военный.

— Видишь, как он велик. Не тот я уже Беков, явно не тот.

— Разрешите, я сужу вам китель, и вы опять сможете носить.

— Здесь могут неправильно истолковать.

— Клянусь, людям нужно, чтобы вы во всем были похожи на прежнего командира!

Он взял мундир и ушел в другую комнату. Достал ножницы, нитки и стал суживать рукава.

С тех пор как командир поселился в Гаждиване, люди говорят шепотом, благоговейно и только о нем. Все ждут перемен.

Странно ведет себя и Маруф. Все дни он в возбуждении, не отходит от командира ни