В общем, для Ксавьера и Вэлери все прошло хорошо. В отличие от Тома, отчасти потому, что он прекрасно понимал, что спрятано за этим слащавым поведением, какое родственники демонстрировали и на свадьбе. Но в основном оттого, что в пятницу утром после завтрака, когда Вэлери наверху меняла Ксавьеру подгузник и собирала его в дорогу, на Тома напустился его двоюродный дед Брукс.

Том, Брукс и мать Тома пили в столовой кофе. Брукс, такой же высокий, как Том, но на сорок лет старше и сорок футов тяжелее, сперва говорил об отце и дедушке Тома, своем старшем брате, о том, как много поэтизма в том, что оба погибли в один день за любимой работой: опылением посевов с воздуха. Брукс обожал эту историю (вероятно, потому что благодаря ей стал старшим в семье) и всегда ностальгировал по этому поводу, неважно, была у него благодарная аудитория или нет. Но в этот раз, хотя ничто не предвещало беды, кроме того простого факта, что Том сидел рядом с ним, он вдруг сменил тему и сказал:

– Послушай, сынок, я, конечно, понимаю, что уже ничего не исправить – во всяком случае, легально – но ты сделал отвратительную вещь. Если бы мой сын притащил сюда этого ребенка и эту бабу, я бы их и на порог не пустил.

– Брукс! – воскликнула мать Тома. – Хватит! Я тебя просила не начинать!

– Я старался молчать, как ты и просила, но человек не может терпеть, когда творится такое.

– Ты уже высказался перед свадьбой, – напомнил Том, – и, как видишь, твои слова не очень на меня повлияли.

– Это уж точно. Ты, испорченный тупица, сделал по-своему и женился на девчонке, которую должен был в лучшем случае трахнуть, а теперь еще, заделав этого ублюдка, опозорил нашу фамилию. Холт-Алстон? Омерзительно, – он сплюнул на пол.

– Брукс, прекрати! – вскричала миссис Холт, возмущенная больше словом «трахнуть», чем плевком.

– Омерзителен тут только ты, – Том указал на Брукса. – Такие вот сукины дети и расисты – главная проблема штата и страны.

– Слушай сюда, – Брукс поднялся из-за стола, подошел к Тому и, нависнув над ним, стал тыкать пальцем ему в лицо. – Проблема этой страны – когда такие сопляки, как ты, не уважают таких людей, как я, которые понимают волю Бога и следуют ей, что и тебе бы не мешало.

Том оттолкнул руку Брукса.

– Сядь, старина, – сказал он спокойно. – Все это тебя не касается. Я уеду через полчаса, и можешь продолжать свои ксенофобские разглагольствования, но сейчас, хотя бы из уважения к моей матери, закрой свой поганый рот.

– Закрыть рот? – взревел Брукс, вновь тыча пальцем в лицо Тома. – Ты бы лучше…

Том поднялся.

– Я бы лучше что?

– Томми, – тихо попросила мать, – не надо вестись на его провокации.

Глаза Брукса сузились от злости. Он прошипел:

– Ты никогда не был членом этой семьи. Если бы я не боялся оклеветать твою мать, я сказал бы, что ты родился от заезжего… коммуниста, – он снова сплюнул. – Такого же спесивого любителя черномазых, социалиста паршивого, как ты.

– Социолога, – поправил Том, – и убери руки от моего лица.

– Хватит! – закричала миссис Холт.

Мужчины смотрели друг на друга. Том повернулся, кипя от гнева, не желая больше находиться рядом с этим сукиным сыном. Таких людей победить невозможно, и Том жалел, что позволил Бруксу довести себя до бешенства. На пути к выходу он споткнулся о стул, потерял равновесие и упал, ударившись о шкаф с посудой. Брукс расхохотался. Сверху посыпались тарелки и чашки, разбиваясь об пол.

На шум прибежала Вэлери с Ксавьером на руках. Том поднимался с пола, но очень медленно, прижав руку к голове. Миссис Холт стояла рядом.

– Все нормально? – спросила Вэлери Тома. – Что произошло?

– Твой источник доходов споткнулся о свои светлые идеалы, – сказал Брукс, вернулся на свое место и сел. Вэлери не удостоила его вниманием.

– Прости, мама, – сказал Том, – я заплачу за разбитую посуду.

– Не беспокойся об этом.

– Ты ушибся? – спросила Вэлери.

– Со мной все хорошо. Не считая того, что этот ушлепок – мой родственник.

– Прошу вас, прекратите! – воскликнула миссис Холт. – Вы делаете только хуже!

Том кивнул.

– Прости. Помочь тебе убраться?

– Не надо, а то опоздаете на самолет. Мы сами справимся.

– Ну ладно, – Том повернулся к Вэлери и Ксавьеру, – вы готовы? Тащи его в машину, а я понесу багаж.

Пока Том был наверху, Вэлери попрощалась с миссис Холт, Бруксу не сказала ни слова. Ксавьер, притихший, испуганный, позволил бабушке еще раз его обнять.

– Приезжайте к нам на Рождество, – с трудом выдавила Вэлери, жалея о том, что не может добавить: «потому что ни я, ни мой сын в этом доме больше не появимся». Во всяком случае, пока жив Брукс.

По пути в аэропорт Том говорил очень мало. Вэлери это не удивляло. Она услышала достаточно, чтобы понять: сейчас Том кипит от возмущения и прокручивает в голове разговор с Бруксом, жалея, что не смог вовремя найти более достойных ответов.

Пролетая над Атлантой, Том, перегнувшись через спящего Ксавьера, спросил Вэлери:

– У тебя есть парацетамол?

– Думаю, да, а что? Голова болит?

Он кивнул.

– Я ударился о шкаф с посудой.

Порывшись в кошельке, она нашла таблетки.

– Лучше бы вам двоим не провоцировать друг друга.

– Лучше бы Бруксу никогда не вылезать из своей норы.

– Золотые слова, – сказала Вэлери. – У тебя шишка?

Том пощупал ушибленное место.

– Угу. С гусиное яйцо величиной.

– Сказал бы мне раньше, я бы приложила лед. Или, может, попросить стюардессу принести лед? У них же есть аптечки…

– Все нормально.

В аэропорту Атланты Том попросил еще одну таблетку.

– Не проходит?

– Не-а.

– Нельзя принимать их так часто.

– Ну, две – не смертельная доза.

– Думаю, нет, – Вэлери дала ему еще.

Пересадочного рейса он ждал, закрыв глаза, прижавшись головой к спинке кресла. Вэлери гуляла с Ксавьером неподалеку. Она думала о предстоящей работе: экзаменах, которые нужно было принимать и оценивать, работах, которые нужно было читать и оценивать, оценках, о которых надо было отчитываться. Она думала о Ксавьере и о его питании, о Ксавьере и его начинавшемся насморке, о Ксавьере и обо всем, что лежало в их чемоданах. Она думала о том, какой засранец Брукс, и о том, как ей теперь реагировать на приглашения миссис Холт в гости. В общем, она почти не думала о Томе, которому было немного нехорошо, но в целом он не подавал поводов для беспокойства.