Вскинув голову, Ганс ответил:

— Это сделал я.

На этот раз он бросил взгляд на Нотабля, восседавшего на спине онагра и каким-то образом уговорившего Радугу присоединиться к нему. Мохнатый рыжий хвост кота выписывал круги в воздухе. Нотабль жмурился с характерной кошачьей многозначительностью.

— Ха-ха и хо-хо! — воскликнул крестьянин, радостно хлопнув обеими руками по полам своей туники. Ни штанов, ни какой-либо обуви на нем не было. Пыль столбом поднялась в воздух. — Кое-кто в эту ночь будет пировать, будет праздновать! Потому что этот злодей позорил нас всех, нападая на мирных путников! — Крестьянин обернулся, чтобы указать рукой куда-то вдаль. — Вон там мой дом. Видите дымок из очага? А вон там живет мой сосед Глинис — у него своя ферма. А за ним стоит ферма моей сестры и ее мужа. И каждый из нас будет рад накормить и приютить вас на ночь, победитель Синайхала! Любой будет счастлив! Да, и ваших животных тоже! Что вы скажете? Вы останетесь? Что вы скажете на это?

— Моя женщина, — произнес Ганс печальным, как он надеялся, голосом, — по вполне понятным причинам вряд ли захочет быть на празднике. Ведь ее дядя пал жертвой злодея, которого я зарубил, когда он напал на меня с мечом. Мы проследим, чтобы их обоих похоронили, а потом…

— Мы похороним их, похороним обоих, — заверил крестьянин, кивая головой. Вид у него был счастливый, хотя вряд ли было пристойно так бурно радоваться в присутствии молодой женщины, только что лишившейся дяди.

— Далеко ли отсюда Фирака? — спросил Ганс, вновь бросив взгляд на Мигнариал, которая старательно удерживала на лице скорбное выражение.

— Примерно полдня пути. Но вы ведь не захотите являться туда ночью, в темноте, верно? А раньше ночи вы туда не доберетесь, разве что поскачете галопом и прямо сейчас, сию минуту.

Пока Ганс молчал в нерешительности, Мигнариал твердо заявила:

— Давай останемся здесь и поможем им похоронить моего Доброго покойного дядю и разбойника. — На слове «покойный» девушка слегка запнулась. — А потом присоединимся к их празднеству. Ты же понимаешь, что дядя Кадакитис одобрил бы нас.

— Дядя… Кадакитис, — выговорил Ганс с таким видом, словно проглотил булавку.

— Ты же знаешь, как он любил праздники, — продолжила Мигнариал. — И как он гордился тобой, милый.

И путники остались в селении на ночь. Гостеприимные хозяева щедро накормили их и осыпали их восхвалениями, в то время как другие крестьяне рыли могилы для Синайхала и его безымянного сообщника, которого здешние люди будут помнить как чужестранца по имени Кадакитис. Крестьянские девушки вовсю кокетничали с Гансом, а парни заигрывали с Мигнариал. А утром путники отправились дальше, провожаемые добрыми напутствиями. Радушные хозяева буквально нагрузили их своими незамысловатыми подарками — едой, молоком, домашним вином и даже элем. Ганс и Мигнариал были немало удивлены тем, что их чествуют как героев за убийство человека. Путники везли с собой оба арбалета, а на поясе у Ганса висел меч злосчастного покойного Синайхала. Настроение у Ганса и Мигнариал было превосходным.

И оно оставалось таким до тех пор, пока Мигнариал не заглянула в кожаный мешок и не обнаружила там вместо одиннадцати монет всего лишь десять. Ганс и Мигнариал молча ехали по дороге к Фираке, и тень колдовства, словно серая туча, нависала над их головами.

Путники проталкивались через шумный палаточный городок — помесь большого лагеря и стихийно образовавшегося рынка, какие всегда теснятся у главных ворот большого города. Им приходилось постоянно понукать своих коней и в то же время внимательно присматривать за ними. Небольшой пятачок был запружен впритык стоящими палатками и суетящимися людьми. В глазах рябило от пестроты и разноцветья, а воздух был насыщен множеством запахов — как приятных, так и не очень. Коты вскоре решили, что лучше будет последовать примеру хозяев и взирать на это шумное и порою зловонное сборище сверху вниз. Нотабль пристроился на седле впереди Ганса, а Радуга — перед Мигнариал. Оба путника мягко придерживали котов рукой.

Несметное множество торговцев предлагали купить столь же несметное множество разнообразных вещей. Кое-кто ничего не продавал, но хотел получить все даром. Ганс подумывал о том, чтобы бросить в толпу одну монетку из мешка и посмотреть, чем это кончится. Однако вдруг Гансу пришло в голову, что если он потратит хотя бы один сребреник — неважно, подаст ли он монету как милостыню или потратит ее на круглый полосатый арбуз, — то вокруг них моментально соберется целая толпа, а шум и давка станут просто невообразимыми. И тогда ему и Мигни понадобится не один час, чтобы добраться до городской стены из желтовато-коричневого камня. Они вообще могут не добраться до нее. Хватит и того, что приходится смотреть во все глаза — как бы кто-нибудь из этих крикунов не решил перерезать поводья последней лошади их «каравана» и смыться вместе с ней. И нужно еще приглядывать за Нотаблем — шум и давка настолько обеспокоили и рассердили кота, что он того и гляди набросится на кого-нибудь.

В конце концов Ганс решил не обращать внимания ни на торговцев, ни на нищих.

Действительно ли этот подросток с темным от грязи лицом сказал то, что послышалось Гансу? Этот парень действительно предлагает за деньги свою сестру?

Эта старуха смотрит на котов с умилением — или же с голодной жадностью?

На высоких, окованных железом вратах Фираки была вырезана эмблема — языки пламени. Обе створки были распахнуты настежь. В проем ворот могли проехать пять всадников в ряд. На одной из башен, возвышавшихся по обе стороны ворот, Ганс заметил стража с арбалетом в руках. Над башней трепетал желтый флаг с белым кругом в центре. В круге красовалась все та же огненная эмблема.

Другие стражи стояли внизу по сторонам открытых ворот. Вероятно, они отвечали за охрану порядка в городе вообще и около ворот в частности. Однако стояли они в относительно вольных позах и не казались ни особо воинственными, ни особо опасными.

В душе Ганса тревожно встрепенулся вор по кличке Порождение Тени. Но Ганс напомнил себе, что он здесь всего лишь путешественник, один из многих. Он никогда прежде не был в этом городе, и никто здесь не знает его. Послушавшись разумного предложения Мигнариал, Ганс снял свои метательные ножи, оставив на виду только кинжал и меч. Ибарский нож был приторочен к седлу Мигнариал. В Санктуарии Ганс отчаянно старался выглядеть грозным и опасным. Точно так же он хотел поступить и здесь. Но только не сейчас, только не при въезде в город.

Стражники носили блестящие шлемы, напоминающие перевернутые бронзовые горшки. Полосы коричневого лака, тянувшиеся от навершия до края, словно бы разделяли каждый шлем на треугольные сектора. Шлемы были увенчаны металлическими гребнями, похожими на рыбьи плавники. Поверх туник, напоминавших цветом желтовато-коричневые камни городской стены, на стражниках были надеты кожаные кирасы, при одном взгляде на которые Гансу стало жарко. Лишь один из трех стражников держал в руках копье, остальные копья были прислонены к распахнутым створкам ворот. Помимо этого, стражи были вооружены кинжалами и мечами. Ноги стражников — от подола туники до отворотов коричневых сапог со шнуровкой — были голыми. Сапоги, кожаные щитки, закрывавшие бедра, и поясные ремни стражников блестели множеством крошечных квадратных клепок из темно-серого металла. Скорее всего это был какой-то сплав, а не сталь или что-нибудь иное.