Фрау Герль вместе с мужем украла в лесу небольшую елочку. Тогда рубить деревья было запрещено, но они не хотели оставить меня без подарка. 13 декабря 1942 года я приехала в Бранденбург к Вернеру Феттеру с этой елочкой, привязанной к чемодану.

Леопольд Хан, мой отец.

Клотильда Хан, моя мать.

Около спа в Багдаштейне. Слева направо: моя двоюродная сестра Юльчи, постоялец отеля, я, еще один постоялец, моя сестра Мими, младшая сестренка Ханси.

1939, Пепи приехал в Штокерау и завязывает шнурки.

Эта фотография сделана в тот же его приезд. В тот период я ухаживала за дедушкой после удара. Это единственная сохранившаяся фотография, где мы с Пепи вместе.

Студенческий билет университета Вены, 1933.

На этой фотографии мне 19 лет.

1937. Пепи 24 года.

После Аншлюсса, когда в 1938 году Германия захватила Австрию, все евреи получили новые удостоверения личности. Все мужчины получили второе имя Израиль, женщины – Сара.

Перевыпущенный паспорт. Он казался мне очень странным: фотография сохранилась та же, но теперь я обзавелась вторым именем Сара.

Оповещение, в соответствии с которым нас с мамой выгнали из дома. В дальнейшем мы жили в венском гетто.

Остербургская плантация спаржи. На фото мои подруги нагибаются над вспаханными бороздами.

Ульрике Флешнер, маленькая дочка нашего надзирателя, позирует с нацистским флагом.

Слева, в белой рубашке, надзиратель господин Флешнер. Рядом с ним фрау Тельшер, с которой мы делили комнату. Справа Пьер, французский военнопленный, которого немцы звали Францем. Корзины предназначены для спаржи.

Когда я была в лагере, мы с Пепи обменивались письмами на английском, чтобы практиковать язык. Он часто исправлял меня, но я его – никогда. Я всегда была ученицей, он же – учителем.

Нацисты требовали, чтобы на всех фотографиях в документах было видно левое ухо. Это фото Пепи сделал в 1939-м. Я выбрала его, потому что на нем меня сложнее всего было узнать. Копия этого фото хранилась в гестапо.

Последняя записка, которую мама отправила Пепи накануне депортации. «Мне не дают остаться, – пишет она. – Я должна ехать… Пожалуйста, скажи Эдит… Что Господь нас с ней не оставит».

В этом письме я рассказываю Пепи, что нам с моей подругой Миной Катц понравились присланные им сладости и что мою дневную норму повысили до 35 000 коробок.

Последнее письмо, которое Мина написала мне перед депортацией. Она использует кодовые слова. «Принц-Ойгенштрассе» означает Центральный отдел СС, «тетя» – так выручившую меня Марию Нидераль.

Еврейская продовольственная карточка. Вернувшись из Ашерслебена в Вену, я должна была питаться по ней. Я ни разу ее не использовала.

Эту фотографию я подарила Пепи в 1940 году, прямо перед тем, как меня забрали в трудовой лагерь. Для этого фото я одолжила у Кристль Деннер ее лиловую блузку. До самой своей смерти в 1977 году Пепи держал ее у себя на столе.

Кристль Деннер Беран, моя любимая подруга. Она умерла в 1992-м. Кристль передала мне свои документы и этим спасла мне жизнь. На этом фото она одета в платье, сшитое для нее моей мамой.

Мария Нидераль подарила мне свою фотографию. Я забрала ее с собой в Бранденбург.

Это заявление Кристль о необходимости получения новых документов взамен тех, что она якобы уронила в Дунай.

Свидетельство о браке Вернера Феттера и «Маргарете Деннер». На нем есть «доказательство» нашей немецкой крови (отметка «deutschbltig»), регистрация рождения дочери и сделанная в июле 1945-го пометка о моем настоящем имени.

Вернер Феттер до войны…

И после того, как в сентябре 1944 года его призвали в вермахт.

После рождения нашей дочери Ангелы (Ангелики) в апреле 1944 года Вернер собственноручно нарисовал карточки с новостью об этом событии. Эту мы отправили Пепи, на задней стороне я написала ему записку: «С неба упала звездочка…»

Лето 1944-го. Вернер сфотографировал меня с коляской Ангелы. Рядом Барбль, его четырехлетняя дочь от прошлого брака.

Письмо, присланное Вернером из сибирского лагеря для военнопленных. Оно было спрятано в подкладке футляра для очков. Какой-то неизвестный бросил мне этот футляр и тут же ушел.

В 1947-м, когда Вернер вернулся из лагеря и сделал это фото, Ангеле было 3.

Мое удостоверение личности, полученное в период работы судьей. «OPFER DES FASCHISMUS» означает «Жертва фашизма».

Это удостоверение личности я получила в 1948-м. В нем был указан ложный адрес, необходимый для перелета в Англию. Я несколько месяцев платила ренту, но прожила в той квартире всего несколько недель перед самым отъездом.

Эту фотографию сделали в 1985 году. На ней мы с Кристль Деннер Беран изображены в Посольстве Израиля в Вене, где моей подруге вручили медаль и разрешение посадить дерево в Саду праведников народов мира при музее Яд Вашем в Иерусалиме.

Эдит Хан Беер и ее дочь Ангела Шлютер в 1998 году.

Теперь я для всех превратилась в обычную домохозяйку. Скрываться под этой личиной было вполне удобно: в нацистской Германии превозносили «домашних», кротких женщин, и домохозяйкам жилось весьма вольготно.

Я вела себя тихо и мало говорила. Ни с кем не сходясь близко, я была со всеми приветлива и мила. Изо всех сил я убеждала себя, что я и есть Грета Деннер. Я заставляла себя забыть прежнюю жизнь, свой жизненный опыт и образование, и стать плоским, невыразительным, вежливым и никогда не привлекающим к себе внимание человеком.

В итоге я добилась только того, что, хотя на поверхности я была невозмутима, словно море в штиль, внутри меня бушевала буря. Я плохо спала, нервничала, чего-то боялась и переживала. Внешне я должна была казаться абсолютно беззаботной.

Квартиру Вернеру выдала компания. Для работников Арадо в восточной части города возвели целую набережную с совершенно одинаковыми домами. Все три с лишним тысячи квартир предназначались для тружеников завода. Мы жили на Иммельманштрассе. Сейчас эту улицу переименовали в Гарцштрассе. Плату за проживание удерживали из зарплаты Вернера еще до выдачи денег на руки.

На заводе Арадо производились военные самолеты, и в том числе первый в мире реактивный бомбардировщик. Во время войны эта компания была крупнейшей в своей сфере во всем Бранденбургском округе, в который входили, между прочим, такие города, как Потсдам и Берлин. Директора компании, Феликс Вагонфюр и Вальтер Блюме, были очень известны и богаты. Блюме стал старшим правительственным советником по вопросам военной экономики, а Альберт Шпеер сделал его профессором.

К 1940 году в Арадо работали 8 000 человек, к 1944-му – уже 9 500. Почти тридцать пять процентов работников были иностранцами. Возможно, вас удивит, что нацисты допускали к такому важному и секретному производству столько иностранцев. Я лично уверена, что это связано с желанием Гитлера сделать из ариек надежные и защищенные инкубаторы. Они должны были сидеть дома и рожать детей.