воды, пока она мыла руки щелочным мылом, он наливал. Если через пять минут она снова просила это сделать, он делал. Если Лиллиан садилась на диван рядом с Бертой, кузина могла попросить Джоуи увести ее, и Джоуи подходил, протягивал Лиллиан руку и говорил:

– Лили, давай прыгать вверх-вниз одиннадцать раз.

Лиллиан обожала прыгать вверх-вниз и считать. Эту игру придумал Джоуи. После того как кузина Берта переехала в приют для умалишенных в Индепенденсе, только Джоуи о ней спрашивал. Так что Розанна знала, что у Джоуи есть свои достоинства. Но он был маленьким невзрачным мальчиком. У него были неправильные черты лица – нос слегка скошенный, как у Уолтера, и разные глаза. Розанна понять не могла, откуда у мальчика с темными волосами такие блеклые ресницы. Единственной привлекательной чертой его была широкая улыбка. И ведь не все свои некрасивые черты он унаследовал со стороны Лэнгдонов. Глаза были точной копией глаз брата Розанны Гаса. Как будто Господь отобрал худшие черты с обеих сторон и всеми ими наделил Джоуи. Розанне трудно было понять, откуда взялась столь тяжкая ноша, разве что она вспоминала, что должна была обрести спасение, но и пальцем не пошевелила, чтобы этого добиться.

Все эти чувства Розанна держала при себе и постоянно молилась о том, чтобы от них избавиться – чтобы видеть в Джоуи совершенство, как во Фрэнки (если уж не как в Лиллиан – она не думала, что сможет смотреть на кого-то еще так, как смотрела на Лиллиан). А еще она понимала, что в глазах ее собственной матери и матери Уолтера Джоуи был хорош – «милый мальчик», «золотце», «не бандит» или, по словам Омы, «неограненный алмаз».

Фрэнки был немного разочарован тем, каким мрачным выдался День благодарения. Папа, дедушка Уилмер и дедушка Отто сидели за столом, качали головой и обсуждали «Крах»[25]. Даже дядя Рольф выглядел угрюмее обычного, если такое вообще возможно. Но когда Фрэнки вышел на заднее крыльцо, чтобы снова взглянуть на тыквенный пирог (еще там остывал пирог с мясным фаршем, но Фрэнки не любил фарш), то неожиданно обнаружил там Элоизу. Она стояла спиной к двери, а когда повернулась, он увидел, что она курит папиросу. Она поднесла ее к губам, опустила ее, выдохнула дым в прохладный воздух и сказала:

– О, Фрэнки!

– Ага, – сказал Фрэнки.

– А ты вырос.

– Я ростом с Бобби Дагана, а ему двенадцать.

– Это, наверное, младший брат Джеда Дагана?

Фрэнк пожал плечами.

– Он задира?

– Раньше был, – сказал Фрэнк.

– А потом…

– А потом ему здорово врезали по колену, и ему пришлось идти к доктору Крэддоку и пару недель ходить на костылях.

– Как это произошло?

– Он шел домой из школы и встретил кое-кого, кому он за день до этого врезал на перемене.

– Я знаю того, кого он встретил?

Фрэнк кивнул.

– Но Даганы живут с другой стороны от школы.

– Это не так уж далеко.

– Не так уж далеко, если быстро бегаешь, правда, Фрэнк?

– Можно и так сказать.

– А кто еще перестал обижать остальных?

– Ну, Даллас Коггинс вообще уже не ходит в школу. По-моему, школа с ним не справилась. Хоуи Принс пытался пару раз что-нибудь учудить, но перестал, когда человек, которого он колотил, заманил его к тому месту за школой, где мисс Луис читала книгу, и она увидела, что происходит.

– Учительница?

– Ага. Наверное, когда он вернулся домой, ему задали такую трепку, что он три дня сидеть не мог.

– Этот человек поступил умно.

– Не знаю, это казалось очевидным.

– Откуда ты знал, что мисс Луис там читает?

– Я ее видел. Думаю, все ее видели.

Элоиза затушила окурок о блюдце, которое поставила на перила, и сказала:

– Похоже, в школе уже не так много задир, как было раньше.

– На меня нападали семь раз, когда мне было столько, сколько сейчас Джоуи, а на него – всего один раз.

– Кто на него нападал?

– Я.

– Что ж, меня это не удивляет. Мальчишки есть мальчишки. Но учти, Фрэнки. Почти все что-то видят, но мало кто что-то замечает.

– Наверное, – ответил Фрэнки. А потом спросил: – Ты была в Чикаго?

– Я и сейчас живу в Чикаго.

– Чикаго – большой, да?

– Ты и представить не можешь. Просто не можешь. Я вот не могла. Я была в Нью-Йорке и Сент-Луисе, но Чикаго кажется больше, хотя в Нью-Йорке, говорят, больше народу. Не знаю.

– Тебе там нравится?

Элоиза положила руку на бедро и скрестила ноги, теребя пальцами пачку папирос.

– Меня оттуда силой не вытащишь. По-моему, Луп[26] – самое замечательное место в мире.

– А тебя хотят оттуда вытащить? – не без легкого беспокойства спросил Фрэнки.

Элоиза запрокинула голову и рассмеялась. Ее блестящие волосы заколыхались волной вперед-назад.

– Да нет, я шучу, – сказала она.

Линии бисера у нее на платье образовывали форму буквы V и поблескивали в сумерках. Внезапно он сказал:

– Красивое платье.

Она вынула из пачки еще одну