«Я забыла свой адрес… Это знак! Меня ничего больше не держит! Значит, пора…» Она вспомнила Смерть в темном мраморном покрывале, вечно присутствующую там, в соборе. И никакой другой шедевр — даже гимн рождению человека, находящийся там же, на барельефах знаменитого творца, — не мог уравновесить это воспоминание.

«Религия все время напоминает человеку о его конце. «Помни о смерти», — говорили древние, но призывали тем самым осознать красоту жизни, учили наслаждаться каждым ее днем, а не ждать конца — он неизбежен, и столько людей уже приняли его мудро и достойно. Но… неужели завтра со мной произойдет это? — вдруг с какой-то новой ясностью подумала она. — Я не хочу!»

Она испытала ужас, граничащий с безумством, комок подступил к горлу, и, когда Цезарь подошел к ней, он не узнал ее — так изменились ее обычно спокойные черты.

— Что с тобой? Тебе плохо?

— Ничего… — Она судорожно схватила его руку.

— Сделать тебе укол?

— Нет, пока еще нет… — Она присела на скамейку рядом с почтой. — Еще не сейчас, не сегодня… — Огромной силой воли Татьяна Николаевна заставила себя восстановить дыхание. — Запомни, Цезарь, я от всей души желаю тебе счастья!

Он посмотрел на нее как на ненормальную.

— Запомнишь?

Он нерешительно кивнул. Они посидели еще немного.

— Надо идти, — сказала она. И Цезарь почувствовал что-то странное в этом простом призыве. — Завтра у меня в Риме последний день. — Она положила руку ему на плечо. — Утром я хотела бы побыть одна, а вечером приглашаю тебя с Надей на ужин в наш ресторан при гостинице. Придете?

— Очень хорошо, — ответил ей Цезарь. — Спасибо. Завтра к вечеру мы будем уже знать ответ насчет твоего паспорта.

Последнее утро перед отъездом наступило такое же солнечное, как и восемь предыдущих в Вечном городе. По плану у всех туристов в группе был намечен свободный день. Многие собирались устремиться в магазины, кое-кто решил еще разок пройтись по наиболее полюбившимся местам. Я встала рано утром, потому что спать совершенно не хотелось, прошла через наш гостиничный дворик, вышла на улицу и остановилась, раздумывая, куда бы пойти. На углу Марсала и нашего тупичка была площадь, главным украшением которой служила церковь с огромными резными дверями. На крыше ее располагался не купол, а странная для нашего православного взгляда башенка с огромной скульптурой Христа. Христос был одет не в плащ и не в рубище, а в римскую тогу, перекинутую по всем правилам через одно плечо, и своим нравоучительным видом напоминал мне вовсе не мученика, а скорее сенатора или члена Государственной думы. Темного дерева двери были закрыты, но изнутри пробивалась музыка и снаружи был виден неясный свет. Я решила зайти, посмотреть службу.

На пороге между дверьми сидел пожилой чернокожий нищий. Его вязаный серый жилет приятно сочетался с красной рубашкой, потертыми джинсами и завязанным на затылке хвостом из мелкокурчавых седых волос. Нищий сидел и с видимым интересом читал толстую книгу. Впечатление было такое, будто он не милостыню просит, а занимается в библиотеке. Я протянула ему несколько центов, он вежливо поблагодарил.

«У нас таких нищих я ни разу не видела», — подумала я и потянула на себя тяжелую церковную дверь.

Большая, высокая церковь была почти пуста. Где-то сбоку играл невидимый орган. Служитель культа с белым воротничком поверх черного одеяния с выражением читал что-то по-латыни. Впечатление было такое, что читает он для собственного развлечения. В середине между стоящими рядами скамьями был просторный проход, выстланный красной ковровой дорожкой, как в старом кинотеатре. В нижней части скамей я заметила специальные откидывающиеся подставочки, чтобы прихожанам было удобнее стоять на коленях.

Я осторожно опустила сиденье и присела сбоку. Мне было хорошо, просторно и тихо. Здесь шла важная для кого-то работа, священник соблюдал ее ритуал, я же сидела сама по себе, никому не мешая, думая о своем. И это большое, спокойное пространство церкви и размеренное действо службы не отвлекали меня, но и не отпускали. Мне не хотелось уходить. Сквозь высокие узкие витражи в помещение вливались дымчатые полосы света. Я присмотрелась. Как странно! Оказывается, в помещении я была далеко не одна. В первых рядах сидели несколько человек, участвующих в службе. Согласно словам духовного поводыря, они то вставали со своих мест, то вновь опускались на сиденья. А невдалеке от меня — и впереди, и справа, и слева — я увидела знакомые фигуры кое-кого из наших туристов.

Ближе всех в самом центре сидела Лиза со своим молодым человеком. На голове у нее красовался легкий газовый шарф. Я не сомневалась, что она надела его специально, потому что он великолепно подходил к ее блестящим глазам. Почти целый ряд подальше занимало семейство толстяка. Сам толстяк наблюдал действие с интересом, а вот его женщины сидели с таким видом, будто попали в подпольную сектантскую организацию. Прямо передо мной через несколько рядов кресел оказалась еще одна наша пара. Это была юная возлюбленная со своим спутником в очках. Раньше они беспрерывно целовались и гуляли, взявшись за руки, как в детском саду. Сейчас между ними происходило что-то вроде объяснения. Девушка все время плакала, а ее спутник время от времени наклонялся к ней и каждый раз подавал чистый платок. Можно было подумать, что в карманах у него целый платочный магазин. А вот сбоку, в том же ряду, совершенно неожиданно я увидела Лару. Устремившись куда-то вверх, она быстро молилась, шевеля губами, и мелко крестилась когда православным, а когда и католическим крестом. Ни Лара, ни туристы из нашей группы меня не заметили. Но я все равно почувствовала себя неудобно. Мне показалось, что я своим равнодушным и спокойным присутствием мешаю их молитвам достигнуть цели. Я вышла, погуляла по утренней улице — два квартала туда, два обратно, — посмотрела на часы и вернулась в гостиницу. Завтрак во дворе подавали как раз по моему вкусу, и пропускать мне его не было никакого резона.

Татьяна Николаевна тоже в это утро встала вместе со всеми, оделась и вышла к завтраку, не обращая никакого внимания на любопытные взгляды соотечественников.

— Поедете с нами на площадь Испании? — спросили ее девушки за столом.

— Спасибо, хочу побродить одна! — ответила она и поняла, что ее соседки и не ждали другого ответа.

— Не забудьте, отъезд в аэропорт завтра ровно в девять! — тронула ее за плечо проходившая мимо Лара, у которой, я заметила, после посещения церкви сильнее обычного блестели глаза. Татьяна Николаевна Ларе только кивнула, спокойно позавтракала и действительно отправилась погулять. Ее бросало то в жар, то в холод, но внешне самой себе она напоминала студентку, достойно подготовившуюся к самому ответственному в жизни экзамену.

«Как много у меня еще времени! Целых двенадцать часов! — думала она. — Не стану ничего заранее загадывать. Целый день буду гулять, вспоминать и думать. Вечером же придут Цезарь и Надя, мы хорошенько с ними выпьем, и дальше все как-нибудь сделается само собой!» Татьяна Николаевна оставила у стойки ключи и вышла на улицу. Ей вдруг захотелось повидать того молодого человека, портье, что поссорился с девушкой на дежурстве, но вместо него за стойкой сидела новенькая блондинистая и очень улыбчивая девица.