которого теснили французы. Семёновцы в тот день показали чудеса отваги: 900 гвардейцев осталось на поле боя. Генерал Александр Остерман-

Толстой в том сражении был тяжело ранен — и Ермолов принял на себя общее командование.

Во дни битвы за Париж Ермолов получил от императора почётный приказ: атаковать вместе с гвардией высоту Бельвиль. Решительные действия Ермолова в тот день вынудили французов капитулировать. А как говорила в парижских предместьях русская артиллерия! Александр I отдал должное заслугам Ермолова. За Париж тот получил «Георгия» II степени. И Манифест о взятии вражеской столицы император доверил писать именно ему — самому заслуженному и просвещённому из генералов.

В 1816 году Ермолов становится, по существу, правителем Кавказского края с широкими военными и дипломатическими полномочиями. Ермолов первым отнёсся к покорению Кавказа системно: действовал последовательно, шаг за шагом.

Первым делом он постарался прекратить практику задабривания горских ханов, которым платили жалованье за лояльность. Ермолов собирался действовать железом, а не золотом. «Снисхождение в глазах азиатов — знак слабости, и я прямо из человеколюбия бываю строг неумолимо. Одна казнь сохранит сотни русских от гибели и тысячи мусульман от измены» — слова Ермолова. От всех племён он требовал безусловного повиновения. Для мирных становился справедливым и щедрым руководителем, для непокорных — грозой. Ермолов оттеснил противников и заложил на Сунже крепость Грозную, тогда же он начал грандиозную «рубку леса», пролагая дороги от станицы к станице. В 1818-м началось восстание в Дагестане — и тут уж Ермолов не терял времени. Уничтожал ханство за ханством, а после победной битвы под Лавашами окончательно подчинил империи Северный Дагестан. Во всех сражениях бок о бок с русскими войсками сражались и горцы, верные Ермолову: он понимал, что без союзников победы не добудешь. Кавказцам нравилось, что Ермолов окружал себя восточными аксессуарами и даже сожительствовал с местными красавицами. И их отцам посылал богатые подарки, проявляя уважение к мусульманским обычаям.

Подобно Михаилу Милорадовичу и Михаилу Скобелеву, воин оставался холостяком — по крайней мере в глазах православного духовенства. Однако его сыновья от горянок верой и правдой служили русской короне.

Добрую память оставил о себе Ермолов в Тифлисе: он украшал город со столичным размахом, способствовал развитию торговли и промышленности. Покровительствовал виноделам и музыкантам.

Имя Ермолова склонялось в связи с декабристами, находились поводы и для критики кавказской политики генерала. Да и может ли не быть таких поводов на загадочной горской войне? Какие только слухи о нём не распространяли — вплоть до сепаратистских планов. В 1826 году в пределы России — в Карабах и в Грузию — вторглись персидские войска Аббас-Мирзы. Ожидалось, что встрепенутся и недобитые недруги из покорённых народов. Вот тут-то и пригодился бы опыт Ермолова, его железная рука.

Но… для Николая I новая война стала окончательным поводом сменить Алексея Ермолова на Ивана Паскевича. Через год пятидесятилетний популярнейший генерал вышел в отставку после 33 лет службы. Прошло десять лет, и отставной герой получил почётный чин генерала от артиллерии. Что ж, славные традиции русской артиллерии во многом были связаны именно с его именем. Он тихо жил то в Москве, то в Орле, перечитывал свои мемуарные записки, изредка выезжал в войска.

Во время Крымской войны московское дворянство избрало старика Ермолова руководителем ополчения. Казалось, одно имя седовласого героя способно на чудо! Алексей Петрович отказался по старости: как-никак, ему было под восемьдесят, по тем временам — возраст Мафусаилов. Второй подобный долгожитель в списках славных русских полководцев XVIII–XIX веков не значится.

«Я люблю кровавый бой»

Денис Давыдов стал символом партизанского движения 1812 года. При этом мало кто знает, что он еще и самый многодетный семьянин из классиков русской литературы и, пожалуй, лучший поэт среди наших боевых генералов.

В этом смысле Денис Давыдов (1784–1839) — лихой гусар и поэт — равным образом органичен как в когорте соратников Петра Багратиона, так и в блестящей пушкинской плеяде.

«Любишь ли ты солдат?»

Все началось с суворовского благословения. Сам Давыдов описал тот день вдохновенно и залихватски в очерке «Встреча с великим Суворовым». Только так и можно было сыграть увертюру к судьбе солдата и поэта, уже при жизни ставшего легендарным.

Шел 1793 год. В то время Василий Денисович Давыдов — гусар, как в будущем и его сын, — командовал Полтавским легкоконным полком. Суворов проверил полк на молниеносных маневрах и отобедал с Давыдовыми. Девятилетний полковничий сын Денис жил при армии, уверенно держался в седле, орудовал шашкой и грезил о сражениях. Прославленный полководец спросил мальчика: «Любишь ли ты солдат, друг мой?» Стоит сказать, что он умел судить о людях по ответам на неожиданные вопросы. Денис ответил без промедления, по-суворовски пылко: «Я люблю графа Суворова; в нем всё — и солдаты, и победа, и слава». Суворов закричал в восторге: «Помилуй Бог, какой удалой! Быть ему военным человеком. Я еще не умру, а он уже три сражения выиграет!» Граф Рымникский перекрестил мальчишку, дал ему поцеловать свою руку.

Что же дальше? Никто так лихо и весело не рассказал о себе в третьем лице, как он, непревзойденный спорщик и мистификатор, в «Некоторых чертах из жизни Дениса Васильевича Давыдова»: «Маленький повеса бросил псалтырь, замахал саблею, выколол глаз дядьке, проткнул шлык няне и отрубил хвост борзой собаке, думая тем исполнить пророчество великого человека. Розга обратила его к миру и к учению. Но как тогда учили! Натирали ребят наружным блеском, готовя их для удовольствий, а не для пользы общества: учили лепетать по-французски, танцевать, рисовать и музыке; тому же учился и Давыдов до тринадцатилетнего возраста. Тут пора была подумать и о будущности: он сел на коня, захлопал арапником, полетел со стаею гончих собак по мхам и болотам — и тем заключил свое воспитание».

В 1801 году, несмотря на низкий рост, юношу приняли в Кавалергардский полк. Но до начальства дошли его едкие, вольнолюбивые басни — и удальца перевели из гвардии в Белорусский гусарский полк. Там-то он и погусарствовал всласть: стихи, мазурки, дамы сердца… К басням и сатирам Давыдов добавил «зачашные песни» о попойках и романах. Героем и адресатом его «белорусских» стихов стал Алексей Бурцев — «величайший гуляка и самый отчаянный забулдыга из всех гусарских поручиков». В 1804-м Денису писалось как никогда в будущем. И стихи изливались сразу с мастерским клеймом. Даже песенный раж не мешал стройности образов:

Ради Бога, трубку дай! Ставь бутылки перед нами, Всех наездников сзывай С закрученными усами! Чтобы хором здесь гремел Эскадрон