Его легкомысленность поэтична — как пушкинские вроде бы небрежные беседы с читателем в «Графе Нулине» и «Евгении Онегине». Правда, Пушкину тогда едва пошел шестой годок. Давыдовская «гусарщина» раскрепостила русский стих.

Поэт и партизан

В памяти народной он остался самым ярким партизанским командиром 1812 года.

Давыдов везде, где только мог, упоминал, что именно ему принадлежала идея партизанской войны. Но это преувеличение. Идея витала в воздухе. Еще до вторжения французов в Россию подполковник Петр Чуйкевич, служивший в Особенной канцелярии Военного министерства, составил такой план предстоящей кампании: «Уклонение от генеральных сражений, партизанская война летучими отрядами, особенно в тылу операционной неприятельской линии, недопускания до фуражировки и решительность в продолжении войны». Помимо этого он возлагал надежду на русский народ, «который должно вооружить и настроить, как в Гишпании, с помощью духовенства».

Иногда Давыдов снимал маску простодушного усача, включаясь в борьбу идей, остроумно обличая влиятельных либералов и русофобов

Испания стала камнем преткновения для Великой армии Наполеона, и неудивительно, что ее пример не упускали из виду. А уж когда Бонапарт приблизился к Москве, оккупировав добрую половину Европейской России, необходимость формирования летучих отрядов, которые действовали бы в тылу противника, ни у кого не вызывала сомнений. Генерал Фердинанд Винцингероде (ненавидимый Давыдовым) уже направил отряд Александра Бенкендорфа для «поисков» во французском тылу. Возможно, Александр Фигнер и Александр Сеславин в партизанской войне погеройствовали шибче Дениса Давыдова. Однако образ гусара-поэта с трубкой, сидящего у лесного костра в окружении верных храбрецов, затмил всех. Задиристая, но и основательная военная проза Давыдова добавила красок в его легенду. Он умело находил аргументы, когда нужно было ответить тем, кто умалял достоинство русской армии. И не менее пылко отвечал личным недругам, которые ставили под сомнение его заслуги…

В августе 1812-го Давыдов рвался проявить себя. Он сформулировал девиз на все случаи жизни в соответствии с темпераментом: «На все напрашиваться и ни от чего не отказываться». Он предложил Петру Багратиону обстоятельный план партизанской войны: «Неприятель идет одним путем, путь сей протяжением своим вышел из меры; транспорты жизненного и боевого продовольствия неприятеля покрывают пространство от Гжати до Смоленска и далее. Между тем обширность части России, лежащей на юге Московского пути, способствует изворотам не только партий, но и целой нашей армии. Что делают толпы казаков при авангарде? Оставя достаточное число их для содержания аванпостов, надо разделить остальное на партии и пустить их в средину каравана, следующего за Наполеоном».

Впрочем, не исключено, что инициатором в этой истории был все-таки Багратион, а Давыдов действовал по его совету. В любом случае именно генерал отстаивал план перед Михаилом Кутузовым, и накануне Бородинской битвы главнокомандующий принял его предложение. Денис Васильевич получил в распоряжение 50 гусар да 80 казаков — и немедленно начал «поиски» по французским тылам. Именно поэтому он не участвовал в Бородинском сражении. А ведь Бородино было одним из его родных сел: отец приобрел это сельцо после увольнения из армии.

«Легче совершить подвиг»

На Бородинском поле ранили в ногу родного брата Дениса — кавалергарда Евдокима Давыдова. Но бравый гусар занимался не менее важным делом, чем герои Бородина. В дни приближения Наполеона к Москве он уже отбивал русских пленных, уничтожал обозы. 2 сентября летучий отряд под его командованием совершил первый набег на французские тылы — у села Токарева.

Многие считали этот отряд обреченным и провожали его как на гибель. Сам Давыдов подтверждал, что поначалу их рейды были наиболее опасными: «Я с

ста тридцатью всадниками находился посреди в несколько тысяч раз сильнейшего меня неприятеля». Но для него партизанская война с ежедневными схватками оказалась родной стихией. После первой же победы над французским отрядом на Смоленской дороге он передал захваченное у врага оружие крестьянам. Как много Давыдов сделал для того, чтобы «дубина народной войны» больнее била противника!

Впрочем, во время своего первого рейда он чуть не попал в плен… к русским партизанам! Это не пустопорожний анекдот: крестьяне действительно приняли гусар за французов. «Тогда я на опыте узнал, что в Народной войне должно не только говорить языком черни, но приноравливаться к ней и в обычаях и в одежде», — писал много лет спустя Денис Васильевич. Пришлось ему отпустить бороду и нацепить русский кафтан. А разговаривать с мужиками он умел: никогда не был галломаном.

В первые же недели Давыдов захватил в плен в три-четыре раза больше французов, чем было бойцов в его отряде. Это впечатлило Кутузова, и отряд получил подкрепление. Приходили туда и крестьяне — народные мстители. Вскоре на счету майора Давыдова значилось уже 4 тыс. пленных — регулярные русские войска не могли похвастать такими успехами. Полковничий чин, ордена Святого Владимира III степени и Святого Георгия IV степени стали вознаграждением за те осенние подвиги.

Наполеон, заочно приговоривший Давыдова к расстрелу, вынужден был сколотить кавалерийский отряд в 2 тыс. сабель, которому поручили уничтожить предводителя русских партизан. А тот в ответ заманил французскую конницу в ловушку. По России пошла молва о его непобедимости.

Не удалось французам повесить Дениса Васильевича, но и ему не удалось поймать Бонапартия, хотя дважды он видал издалека вражеского императора. А вот голод в неприятельской армии — во многом заслуга Давыдова, захватившего немало продовольственных обозов.

У Дениса Давыдова было девять детей: пятеро сыновей и четыре дочери — последняя родилась за полтора месяца до его смерти.

Крупнейшие победы летучего отряда состоялись 28 октября при Ляхове и 9 ноября под Копысом. При Ляхове бригаду генерала Жан-Пьера Ожеро атаковали четыре партизанских отряда — под предводительством Давыдова, Сеславина, Фигнера и Василия Орлова-Денисова. Давыдов — инициатор операции — командовал авангардом. Превосходящие силы противника были разгромлены: более 1,5 тыс. французов, включая Ожеро, сдались в плен. «Наступила ночь; мороз усилился; Ляхово пылало; войска наши, на коне, стояли по обеим сторонам дороги, по которой проходили обезоруженные французские войска, освещаемые отблеском пожара. Болтовня французов не умолкала: они ругали мороз, генерала своего, Россию, нас.» — так описывал Давыдов финал сражения.

Русские еще не вошли в Париж, а о нем уже слагали легенды. Прав писатель Гилберт Честертон: «Легче совершить подвиг, чем стать героем легенды. Легенда правдивее факта: она говорит нам, каким был человек для своего века, факты же — каким он стал для нескольких ученых крохоборов несколько веков спустя». И собратья-поэты прилежно воспевали Давыдова. Особенно точно и живописно получилось у Федора Глинки, который и сам в 1812-м сражался героически:

Усач. Умом, пером остер он, как француз,