Оставшиеся в живых жители Левен, впав в отчаяние, решили вместе вознести молитву об избавлении от злых чар. Но когда они приблизились к церковным вратам, налетела буря, какой прежде не случалось в тех краях. В ее вое слышались крики тысяч глоток, словно грешники голосили в аду. Ураган выдрал с корнем исполинский старый дуб и обрушил его на церковь; церковь рухнула, и под ее обломками погиб несчастный кюре.

Однако и этого ведьме показалось мало. Когда смолкли последние стоны, лес сомкнулся кольцом вокруг деревни. Многолетние дубы склонились над крышами и протянули к ним ветви; когда же они распрямились, от деревни Левен не осталось и следа. Лишь кладбище не тронула ведьма, ибо не мертвые разгневали ее.

Бернадетта замолчала. Венсан подождал, не последует ли продолжение, но в каморке был слышен только сухой перестук орехов.

– Что потом случилось с ведьмой и ее лесом?

Старуха ссыпала орехи обратно в карман и отряхнула ладони.

– Лес прозвали Черным вместо Беличьего, – уже своим обычным голосом сказала она. – А колдунья… Что ей станется! Живет себе в своей лачуге, не боясь ни людей, ни зверей. Гибельный ручей ушел под землю, и больше его не видели. Но говорят, черные воды можно разбудить снова.

– Если побывать на кладбище Левен, – медленно проговорил Венсан.

– Если прогневать ведьму, – поправила Бернадетта. – Она владеет этими лесами, а вовсе не граф де Вержи, да простит меня его милость за такие слова.

Старуха перекрестилась и со вздохом поднялась.

– Я рассказала вам то, что вы хотели узнать, месье Бонне?

Венсан тоже встал.

– Я слышал, люди ходят к ней лечиться.

Бернадетта усмехнулась:

– Если у тебя болит зуб, пойдешь за исцелением к самому дьяволу, продашь ему душу и будешь считать, что дешево отделался. Но разве кто признается по доброй воле, что шастал к колдунье в Черный лес?

– Ты видела ее своими глазами? – прямо спросил он.

Старуха растянула губы в улыбке, но взгляд ее остался недобрым.

– А вот о себе я не подряжалась чесать языком. Не забудьте вечерком занести мне мою мазь, месье Бонне.

Стоило Венсану вернуться, как в его нору заглянул гость. Должно быть, лекарь выглядел еще мрачнее обычного, поскольку открывший было рот помощник кузнеца выдавил что-то невнятное и мгновенно исчез – только сквозняк успел свистнуть в приотворенной двери.

Как зовут этого паренька с нахальной рожей?

Матье, вот как. Это его Николь уговорила сходить на кладбище Левен.

Во всяком случае, храбрости мальчишке не занимать.

Вопреки ожиданиям Венсана, рассказ Бернадетты почти ничего не добавил к тому, что он знал и без нее, и не принес ясности в терзавший его вопрос: отчего все так истово верят в старую легенду.

И что, черт побери, случилось с несчастной Николь? Не ведьма же ее утащила, в самом деле, как пытаются убедить маркиза перетрусившие глупцы.

Бонне развернул стул и сел, хмуро уставившись на шкаф.

Слишком много всего намешано в котле прошедших событий. Но, как говорил Анаксагор из Клазомен, вместе все вещи были, ум же их отделил и привел в порядок.

Итак, по порядку.

Элен выпила настой элесии и скончалась на месте. Венсана не схватили лишь потому, что подозрения пали на Николь. Все решили, что отраву подсунула горничная, и ее побег только подтвердил это.

Венсан доставал бутылочку не чаще двух раз в месяц, когда Алису де Вержи начинали мучить мигрени. Он никогда не приносил ее в замок: всякий раз, когда за ним посылали, отмерял требуемую дозу, разводил и отливал в отдельный пузырек. Средство не могло храниться дольше суток, но за это время боли у Алисы отступали.

Бонне был первым человеком, сумевшим избавить графиню от мучений. Кто мог слышать, как он предупреждал Алису быть осторожной с лекарством?

Кто угодно.

Венсан раздраженно мотнул головой и встал. Подумав, подошел к шкафчику и пересчитал свои склянки. Да, сорок семь вместо сорока восьми: сорок семь самых ценных, самых дорогих эликсиров, большую часть которых он изготовил лично. Одни покрылись тонким слоем пыли, другие использовались так часто, что пыль не успевала оседать на стекле. Каждая склянка подписана, на одних наклейка плотно обхватывает пузырек, на других узкая желтая полоска бумаги обвивает горлышко, как шарф тощую шею рыбака.

Подписаны!

Венсан попытался вспомнить, как выглядел флакон, когда Пьер достал его из сумки. Определенно, на нем не было ярлычка. Убийца оторвал его – должно быть, из опасения, что Элен может прочесть название и вспомнить, что это лекарство принимает ее мать.

Предусмотрительный человек.

Утешает одно: у Венсана есть еще немного экстракта элесии. Вот он, маленький пузырек в дальнем углу полки; его почти не видно за высокими склянками. Венсан когда-то отлил в него чуть-чуть про запас. Не иначе как его вело провидческое чутье. Через несколько дней у Алисы снова начнутся ее ужасные приступы, во время которых она умоляет отрубить ей левую половину головы – именно там гнездится боль. Хорош был бы лекарь, бормочущий что-то несвязное об исчезновении спасительного средства.

Венсан закрыл дверцу шкафа. Отчего он не продумал запирать его на ключ…

Все дело в трепете, который испытывают перед ним местные жители. Для них лекарь – помесь знахаря с колдуном. Этот почтительный страх чувствовался в каждом, кто говорил с ним, потому-то Венсан самонадеянно решил, что его драгоценным лекарствам ничего не угрожает. Да что там! Он и дверь-то не всегда запирал на ночь.

И ошибся. Теперь ему даже не удается припомнить наверняка, был ли вчера флакон на своем месте. Он ведь не заглядывал в шкаф… Или заглядывал? Черт побери!

Венсан вслух выругался, но тут же взял себя в руки. Вчера, позавчера – какая разница! Кто-то пришел к нему и утащил пузырек из шкафа, а потом подсунул Элен, убедив ее, что это успокоительное. Воришка и убийца – не обязательно один и тот же человек, и это еще больше запутывает дело.

«Нет, – подумал Венсан, – очень даже важно, вчера украли флакон или раньше. Потому что я смогу вспомнить всех, кто вчера навещал меня. Если позавчера экстракт еще был в шкафу, значит, вор – один из вчерашних гостей».

Кто первый всплывет в памяти? Ну-ка, подумайте, месье Бонне.

Венсан поморщился.

Николь Огюстен, вот кто.

Он вспомнил, как ночью она постучалась к нему, дрожа от холода. И голос ее дрожал, но уже от скрытого торжества, когда она предъявила ему мешочек с землей.

«Она с кладбища Левен! – твердила девчонка, глядя на него расширенными глазами. – С кладбища Левен, можете себе представить, месье Бонне!»

Итак, ты все-таки добралась до него, сказал он, качая головой. Напомни мне, сколько раз я говорил тебе, что это вздор. Двадцать? Тридцать? Ты не научишься понимать язык зверей, если смешаешь эту землю с медом диких пчел и будешь мазать губы каждый вечер на закате! Нет никакого языка зверей, Николь!